Омерзительное искусство. Юмор и хоррор шедевров живописи - стр. 14
Царица немедленно отправилась к месту, где была заключена Филомела, и освободила ее. Версия про предательство охранника становится еще более правдоподобной – как иначе Прокна нашла бы дорогу к сестре? Сама же Филомела ведь не знала, где ее держат, и данных геолокации выткать на полотне никак не могла.
Еще одна работа прерафаэлита Берн-Джонса на сюжет античных мифов в толковании той же средневековой поэмы Чосера «Легенда о примерных женщинах». Этот рисунок выполнен в технике гравюры на дереве – способ, который к концу XIX века уже устарел, однако был воскрешен прерафаэлитами для иллюстраций древних текстов как особенно романтичный. Гравюра входит в цикл из 87 иллюстраций, которые Берн-Джонс выполнил для так называемого «Келмскоттского Чосера» – ценного издания, напечатанного на бумаге ручной работы в издательском доме «Kelmscott Press».
«Келмскоттский Чосер» установил новый ориентир книжной иллюстрации в конце XIX века, задав эталон подхода к оформительскому делу. Эта роскошная книга – одно из знаковых произведений печатного дела прерафаэлитов и движения мастеров декоративно-прикладного искусства Arts & Craft. Глава этого движения Уильям Моррис сам занимался созданием произведения. Текст именно Чосера – одного из первых национальных поэтов Англии, был выбран не зря, учитывая особенный интерес прерафаэлитов к родной культуре. Поэтому и греческий миф художник толкует вполне в русле Средневековья, о чем нам говорят и наряд пленной царевны, и гобелен на ткацком станке.
Эдвард Берн-Джонс. «Филомела». 1896, Британский музей (Лондон)
Прокна привела бедную пленницу к себе домой, вымыла ее, накормила. Не обошлось и без терапевтического алкоголя для снятия стресса, причем в больших дозах. О том, что напились сестры знатно, мы знаем совершенно достоверно со слов одного очевидца, человека надежного и полностью достойного доверия – некого Публия Овидия Назона. В собственноручно данных показаниях он свидетельствует, что Филомела и Прокна выпили по 2,5 литра красного (греческого) в рамках проходившего в тот момент Дня Города – то есть праздника бога Диониса. Женщины приняли участие в праздничном шествии, нарядившись вакханками и менадами в леопардовых шкурах и венках из плюща. Трезвых в ту процессию попросту не пускали, а разговорчики члены процессии между собой вели воинственные (см. историю с Пенфеем).
Когда сестры вернулись домой, пьяные, агрессивные и накрутившие себя – одна мыслями о преступлениях Терея, а вторая болтовней о них же – до самой черной злобы, на беду из квартиры навстречу им выскочил маленький сын Прокны, звавшийся Итис.
– Как ты похож на отца! – воскликнула мать, находившаяся в состоянии амока. И пырнула его кухонным ножом. Как изысканно пишет Овидий:
Момент убийства мальчика его матерью и теткой древние греки, обладавшие обостренным чувством прекрасного, иногда изображали на дне кубков для вина. Какой неожиданный сюрприз поджидал тех, кто в первый раз осушал подобную чашу! Это зрелище наверняка заставляло задуматься о вечном – даже в момент праздничного застолья.
Потом Прокна и Филомела отправились на кухню и приготовили из мяса ребенка ужин. Когда Терей поздно вечером вернулся домой, его поджидал красиво сервированный стол. Он сидел, ел мясо, запивал пивком (нефильтрованным) да нахваливал. У Терея было отличное настроение – давеча оракул предсказал, что его сын погибнет от руки кровного родственника. Поэтому, хорошенько подумав, Терей решил, что вариантов особо нет (про жену забыл), вычислил подозреваемого и зарубил топором собственного родного брата.