Олька - стр. 15

– Тут рядом есть, – промямлил он и беспомощно коснулся пальцами уха, проверяя, не врет ли она.

– А что, твои подружки тебе уже надоели, Артемка?

– Какие подружки?

– Ну, правая и левая.

Задохнувшись, он не нашелся, что ответить, ошеломленно сидел с открытым ртом, пока Кристина ласково его разглядывала. Затем резко, со скрипом отодвинув стул, Артем поднялся и, не оборачиваясь, деревянной походкой отправился к себе за стойку.

– Ну, что ты обиделся, милый? – спросила Кристина в его спину, тот не обернулся.

– Зачем ты с ним так? – в голосе Ольки не было ни малейшего осуждения, только любопытство.

– Ненавижу, – глухо произнесла Кристина, допив бокал, поставила его на стол и раздельно повторила, – ненавижу.

– Господи, Крис, ты только что с двумя мужчинами была. Что ты можешь ненавидеть? – Олька накрыла ее руку своей и погладила. – Дурак он еще молодой. Ну, клеился и клеился. Каждый второй клеится, что теперь всех ненавидеть?

Бармен волком смотрел на них из-за стойки. Торчал неподвижной серой тенью, за которой блестели в зеркалах освещенной витрины бутылки.

– Те двое мою ненависть оплатили, Ольк. Всею до копейки. Ты, прям, как мать Тереза, – подруга наклонилась и поцеловала ее. – Слушай! Может тебе занятие сменить? Будешь лечить больных инди, которые ненавидят свою работу. Купишь себе белый халат, очки и стетоскоп. К тебе очередь будет стоять, если ты сможешь хоть что-то с этим сделать.

– Да это все есть. И халат, и стетоскоп, – хихикнула Олька, – кое-кто любит в доктора поиграть, Крис.

Та молча кивнула, докурила, и они попрощались. Перед уходом Кристина покопалась в сумочке и оставила тысячу на столе. Компенсация за ненависть, подаяние от больной инди, которая думала – что дальше?

– Это тебе на новых друзей, Чебурашка, – бросила она в полумрак, – а то старые оказались сволочами.

Бармен за стойкой не пошевелился.

– Созвонимся.

– Если что появится, я тебе наберу, – она смотрела ей вслед, Кристина шла прямо, чуть покачивая сумочкой. Шла учить биологию с сыном.

– Ненавижу, – проговорила Олька про себя, пробуя это слово на вкус. Ненависть горчила.

Две остановки на полупустом, сонном метро, потом три квартала по улицам в теплых пятнах фонарей. Людей на улицах было мало, они тенями пролетали мимо. Ни разговоров, ни обычных обрывков фраз. Почти полная тишина. Олька привычно вытянула голову, но рыжая башня, днем торчавшая над старыми крышами, утонула в слепых городских сумерках.

Ничего не было видно, она на мгновение замедлила шаг, а потом решительно повернула в темный проулок. Помыться и спать. В сладкий запах цветов.

– Добрый вечер, красавица, – под домом маячила худая дядь Женина тень. Этим вечером он вооружился мухобойкой и затаился на лавочке у подъезда, поджидая Кисю Писю, словно индеец маниту стерегущий бледнолицих на тропе войны. Фонарь над входом в подъезд обливал его светом, вырывая из ночных теней редкую шевелюру и впалые щеки. Сосед был настроен решительно.

– Привет, дядь Жень, – краем глаза Олька видела его коварного недруга, который не мигая, наблюдал из кустов.

– Не видела пидараса этого мелкого? – чтобы скрасить томительные засадные минуты ее собеседник запасся двумя сиськами духоукрепляющего крепкого пива и сейчас стремительно приближался к стадии разумного мха. Как ракета на керосиновой тяге к границе обитаемого космоса, за которой были только космическая темень и безмолвие. Половина расстояния уже была пройдена, в полторашке плескался мизерный остаток, а язык еле ворочался. Мутные глаза, казалось, смотрели в разные стороны.