Размер шрифта

Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго - стр. 57

Пронзает на лету угрюмой тьмы покров;

Коль вам пришлось узнать лишь по стихам влюбленных,

Страданьем, радостью и страстью опаленных,

Блаженство высшее, без меры и границ, —

Незримо властвовать над чьим-то сердцем милым

И видеть пред собой, подобные светилам,

Любимые глаза в тени густых ресниц;

Коль не случалось вам под окнами устало

Ждать окончания блистательного бала

И выхода толпы разряженных гостей,

Чтоб в свете фонаря увидеть на мгновенье

Прелестного лица весеннее цветенье

И голубой огонь единственных очей;

Коль не терзались вы ни ревностью, ни мукой,

Узрев в чужих руках вам дорогую руку,

Уста соперника у розовой щеки,

Коль не следили вы с угрюмым напряженьем

За вальса медленным и чувственным круженьем,

Срывающим с цветов душистых лепестки…

Коль вам не довелось тогда в тиши дремотной,

Пока вдали от вас, свежа и беззаботна,

Она вкушает сон, – метаться и стонать,

И горько слезы лить, и звать ее часами

В надежде, что она появится пред вами,

И горький свой удел бессильно проклинать.

Коль взоры женщины, вам душу обновляя,

Не открывали врат неведомого рая;

Коль ради той, чьи дни спокойны и легки,

Кто в ваших горестях лишь ищет развлечений,

Не приняли бы вы и смерти и мучений, —

Любви не знали вы, не знали вы тоски![33]

Бросим последний взгляд на молодого человека с высоким лбом, на юношу, исполненного «опасной девственности», с которым мы расстаемся на пороге спальни новобрачных. Этот прекрасный рыцарь, вступающий в жизнь, верит в свои силы. Он ждет славы и нисколько не сомневается, что слава придет к нему, хотя ему только еще двадцать лет и он уже не раз испытывал чувство отчаяния. «Как это называется, – говорит один из персонажей Жана Жироду, – когда день встает такой вот, как сегодня, и когда все испорчено, все разграблено, а ты все-таки дышишь воздухом, и когда все потеряно, когда город горит, невиновные убивают друг друга, но и преступные агонизируют при свете занимающегося дня?» И нищий отвечает: «Этому дано прекрасное имя, жена Нарсеса. Это называется зарей…»

Как же называется то время, когда чувства пылают, а сердце исполнено чистотой; когда гений вот-вот вырвется наружу, но никто еще не постиг его; когда человек чувствует себя сильнее всего мира, но еще не может доказать ему свою силу, когда в едва начавшейся жизни уже столько трагических воспоминаний, а сердце поет в груди; когда человек так нетерпелив и то впадает в отчаяние, то преисполнен надежды? У всего этого прекрасное имя, жена Виктора Гюго, – это называется молодостью.

Часть третья

Час торжества

Надо только жить; видеть все как оно есть, а то и совсем наоборот.
Сент-Бёв

После свадьбы

«Утром после свадьбы новобрачных не тревожат, оберегая покой упоенных друг другом счастливцев и отчасти их поздний сон…»[34]

У Адели и Виктора Гюго не было этого спокойного пробуждения. Рано утром взволнованный Бискара постучался в дверь их спальни: состояние Эжена было ужасным. Виктор поспешно собрался, последовал за своим другом и «застал своего бедного товарища детских лет в горячечном бреду». Эжен зажег у себя в комнате все свечи, как на свадьбе, и рубил мебель саблей. Целый месяц Адель и Виктор Гюго, Поль Фуше и кузен Требюше, сменяя друг друга, ухаживали за ним. Пришлось уведомить отца, и генерал тотчас совершил путешествие из Блуа в Париж. «Он не приехал порадоваться счастью, он хотел быть участником горя». Виктор и Адель приветливо встретили «дорогого папу», которому они были обязаны своим браком. «Как иней на солнце, исчезла у сына горькая обида в лучах доброты этого превосходного человека…»

Страница 57

На следующую страницу