Олимп - стр. 97
– Откуда мне знать? – хмыкнул Орфу. – Я тебе что, первичный интегратор?
– Может, есть предложения, как нам сейчас поступить? – передал Манмут. – Судя по всему, еще минута – и сын Лаэрта вместе с прочими военачальниками, исключая Ахилла, вскочит на колесницы и уберется восвояси подобру-поздорову. Весь этот шум и вонь от вулкана сводят коней с ума… Да и людей тоже. Никто не подскажет, как привлечь внимание Одиссея в подобных обстоятельствах?
– Придумай что-нибудь, – посоветовал иониец. – Разве капитаны европейских подлодок не славятся умением взять на себя инициативу?
Манмут покачал головой и направился к центурион-лидеру Мепу Эхуу. Роквек при помощи громкоговорителя убеждал отступающих отступать еще быстрее. Впрочем, даже его усиленный голос тонул в рокоте Олимпа, топоте подков и обутых в сандалии ног.
– Центурион-лидер? – обратился маленький моравек напрямую по одному из тактических каналов связи.
Двухметровый воин развернулся и замер по стойке «смирно».
– Да, сэр.
С формальной точки зрения, Манмут не имел командирского звания, однако на деле роквеки видели в нем и Орфу как бы преемников легендарного Астига-Че.
– Отправляйтесь к моему летательному аппарату и ждите дальнейших указаний.
– Есть, сэр.
Передав громкоговоритель и свои полномочия одному из коллег, Меп Эхуу трусцой побежал на место.
– Надо заманить Одиссея к шершню, – прокричал моравек товарищу. – Поможешь?
Хокенберри, переводивший испуганный взор с недоступной, содрогающейся вершины Олимпа на мерцающую Дыру и обратно, рассеянно взглянул на европейца, потом кивнул и пошагал вместе с ним к ахейским полководцам.
Бодро миновав Аяксов, Идоменея, Тевкра и Диомеда, друзья подошли к Лаэртиду, который молча, нахмурив брови, смотрел на Ахилла. Хитроумный тактик казался погруженным в раздумья.
– Просто отзови его к шершню, – тихо повторил Манмут.
– Сын Лаэрта, – позвал схолиаст.
Мужчина вскинул голову, повернулся.
– В чем дело, сын Дуэйна?
– Сэр, мы получили весточку от твоей жены.
– Как? – Одиссей помрачнел и потянулся к рукояти меча. – О чем ты толкуешь?
– Я толкую о твоей супруге Пенелопе, матери Телемаха. Она поручила нам передать тебе сообщение, доставленное при помощи магии моравеков.
– Плевать я хотел на магию моравеков! – рявкнул герой, взирая на маленького европейца сверху вниз. – Убирайся, Хокенберри, и забери с собой это мелкое железное отродье, пока я не раскроил вас обоих от мошонки до подбородка. Почему-то… Не знаю почему, но я нутром чую… Это вы навлекли на нас последние бедствия. Ты и проклятые моравеки.
– Пенелопа просила вспомнить вашу супружескую кровать, сэр, – принялся импровизировать сын Дуэйна, уповая на то, что правильно помнит перевод Фицджеральда.
Обычно Хокенберри предпочитал работать по «Илиаде», оставляя профессору Смиту преподавать студентам «Одиссею».
– Кровать? – насупился многоумный, выступая из толпы военачальников. – Что ты несешь?
– Она сказала, будто бы описание вашего ложа поможет тебе поверить, что весточка действительно от нее.
Ахеец вытащил клинок и опустил отточенное лезвие на плечо схолиасту.
– Если это шутка, то не смешная. Давай рассказывай. За каждую ошибку буду отрубать по одному члену.
Хокенберри с трудом подавил желание убежать или обмочиться на месте.
– По ее собственным словам, рама обложена золотом, серебром и слоновой костью, обтянута бычьими ремнями, окрашенными в яркий пурпур, на которых лежат мягкие руна и пышные покрывала.