Олимп - стр. 48
– Да, больше Европы, – с жаром признал Громовержец, ухватив ее ладонь и положив на свое достоинство.
Белорукая слегка нажала, но не спешила указывать путь. Еще не время.
– Хочешь ли ты опочить со мной сильнее, чем с неотразимой Семелой, матерью Диониса?
– Сильнее, чем с нею, да. Да! – Зевс крепче сдавил ее ладонь и устремился в атаку.
Однако божественный жезл так налился кровью, что это походило скорее на таран каменной стены, чем на обычное проникновение. Геру отшвырнуло на два фута. Супруг рывком вернул ее обратно.
– Сильней, чем с Алкменой из Фив, – торопливо добавил он, – а ведь мое семя в ней даровало миру непобедимого Геракла.
– Неужто и лепокудрая царица Деметра не разжигала в тебе такого огня, когда…
– Да, да, проклятие, Деметра тоже.
Яростнее раздвинув лилейные ноги жены, он одною правой оторвал ее зад на целый фут от стола. Теперь ей оставалось лишь открыться.
– Алчешь ли ты меня больше, чем алкал славную Леду в тот день, как принял вид огромного лебедя, чтоб совокупиться с ней – забить и прижать к земле огромными лебедиными крыльями, а потом запихнуть свой огромный лебединый…
– Да, да, – пыхтел Зевс. – Только заткнись, пожалуйста.
И тут он вошел в нее. Вот так же осадная машина греков однажды вскрыла бы великие Скейские ворота, появись у данайцев такая возможность.
В течение следующих двадцати минут Гера два раза чуть не лишилась чувств. Громовержец был страстен, однако нетороплив. Жадно ловил наслаждение – и все же дожидался кульминации со всей воздержанностью, словно какой-нибудь гедонист-отшельник. Тяжелый тридцатифутовый стол так трясся, что едва не опрокинулся на месте; стулья и ложа летели во все стороны, ударяясь о стены чертога; с дубового потолка дождем летела пыль. Старинный дом Одиссея, казалось, ходил ходуном, пока белорукая богиня содрогалась и билась в объятиях умащенного, потного Зевса. «Так не пойдет, – твердила она себе, – я должна быть в полном сознании, когда он кончит, иначе весь мой замысел – псу под хвост».
И Гера заставляла себя сохранять ясный ум – даже после четырех оргазмов. Огромный колчан рухнул на пол, рассыпав по изразцам заостренные (и наверняка смертельно ядовитые) стрелы. А Кронид продолжал свое дело. Правой рукой ему приходилось держать супругу под собой, сжимая так немилосердно, что богиня слышала под его пальцами хруст бессмертных тазовых костей, а левой – обнимать за плечи, чтобы не ускользала вперед по шатающейся столешнице.
А потом он взорвался внутри жены. Вот тут Гера впервые вскрикнула и, несмотря ни на что, упала в обморок.
Впрочем, не прошло и нескольких секунд, как ресницы богини, затрепетав, широко распахнулись. Огромная тяжесть Зевса – в последнее мгновение страсти он вырос до пятнадцати футов – придавила ее к широким доскам. Борода колола и царапала нагую грудь, а макушка с налипшими от пота волосами прижималась к щеке.
Тут белорукая подняла тонкий палец, в накладном ногте которого коварно прятался крохотный шприц, вмонтированный искусным Гефестом. Гера отвела прохладной ладонью волосы от мужниной шеи, выбросила иголку и активировала устройство. Еле слышное шипение заглушили прерывистые вздохи Громовержца и барабанный бой божественных сердец.
Наркотик именовался Неодолимым Сном и оправдывал свое название в течение первых же микросекунд.