Оленные люди - стр. 31
Вновь выпили.
– Ты, Сэмэкэ, не подумал о судьбе своих детей. Какие же они эвены? – Отакчан вновь принялся за старое.
– Эвены…
– Нет, не эвены.
– Как не эвены?! Они же мои дети. Или я тоже не эвен?
– Ты-то эвен, а что толку от такого эвена?
– Спасибо хоть на том, что признаешь меня эвеном.
– Не совсем. Настоящий эвен тот, кто близок к оленям, кто знает свой язык. А твои дети пасут оленей? Не пасут. Они знают язык родного отца? Не знают. Тогда скажи, можно ли их считать эвенами?
– Но они мои дети… – Сэмэкэ робко взмолился, подымая перед лицом друга свои тощие руки.
– Ну и что? Твои внуки тоже не будут знать эвенского языка. Это же страшно, это – трагедия! Откуда в таком случае появятся новые эвены? Нет у нас будущего из-за таких, как ты.
– А ты посмотри на себя, Отакчан. Почему у тебя нет семьи, нет детей? – Сэмэкэ пускал в ход свой последний неотразимый довод. – Имел бы своих детей и научил бы их говорить по-эвенски.
Отакчан разом замолкал. Он молча допивал очередную рюмку и неуверенной походкой шел к выходу. Маленького роста, ссутулившийся, он вызывал жалость…
Так они спорили при каждой встрече, почти слово в слово повторяя то, что говорилось раньше. Но дело до ссоры не доходило. Успокоившись, Отакчан сам с собой затевал беседу:
– Раз так вышло, что поделаешь? Разве виноват Сэмэкэ в том, что женился на якутке? Конечно, не виноват. Детей не научил своему языку. Тут, с одной стороны, спору нет, виноват, а с другой, ну жена – якутка, не понимает твоего языка, как тут быть-то бедному Сэмэкэ? Вот в этом-то и вся беда. Но у Сэмэкэ дети. У него продлится род. Это главное. У детей все впереди. Пусть женятся, на ком хотят, лучше, конечно, на своих девках. А если их нет, что бог даст. Только чтоб дети, внуки себя эвенами признавали. Чтобы, когда вырастут, обязательно захотелось понять язык своих предков, узнать, кто они были, как жили, как говорили… Жизнь сложна и непонятна. Я по сути жизнь свою прожил, а как жил, для чего жил, сказать не могу. Моя маленькая голова этого не понимает.
Вспомнив до каждого слова вечные споры со своим другом, Отакчан улыбнулся. «Сэмэкэ – добрый эвен. Надежный друг. Ближе, чем он, у меня никого нет»…
Надо же такому случиться, бригада лишилась «слухового аппарата». Сколько кочевий осталось позади, ни разу такого не случалось. Забарахлила портативная радиостанция «Гроза». Это была последняя память о прежней жизни при Советах. Старая-престарая, латаная-перелатаная, но держалась до последнего, надежно служа оленеводам. Ее Отакчан называл «корат», что означало ухо или слуховой аппарат. Вообще-то старик правильно определил назначение «Грозы». С ее помощью оленеводы слушали вести, знали, как живут люди в Дөндэ, в соседних стадах. Едва, бывало, доберутся до места новой стоянки, как Отакчан торопит: «Виктор, илэ корат? Долчили хинмач!»[23] Хозяином «Грозы» считался Виктор. Так распорядился бригадир Айчима. Настроить «Грозу» для работы – дело нехитрое. Главное, удачно вскинуть антенну. У них позывные – «Ота». Это из-за любопытства Отакчана его имя выбрали для позывных. Небольшие поломки случались и раньше, но Виктор сам устранял их. Недавно он служил в армии, в роте связи, и та армейская практика часто выручала в кочевой жизни. Водил Виктор дружбу и с метеонаблюдателями, которые жили по-соседству. Метеопост располагался на их пастбищных угодьях. Там работали профессиональные радисты. Отзывчивые ребята, трое русских парней. Один – его тезка Витька, второго звали Ваней, а третьего Володей. «Великолепная тройка на букву «В», – острил Виктор при каждой встрече с ними.