Окрашенное портвейном (сборник) - стр. 17
Я мучительно задумался. Интересно, как бы поступил на моем месте великий русский педагог Ушинский, если бы пришел на урок с такого «бодуна»? Наверное, сначала бы опохмелился. Царская самодержавная власть просто бы не допустила его не похмеленным на урок. Я живо представил себе картинку. Идет в школу грустный и понурый великий русский педагог Ушинский. А на входе его встречает швейцар, в руках поднос, а на подносе стаканчик запотевшей водочки, рядышком, порезанный кружочком малосольный огурчик и говорит: «Выпейте Ваше превосходительство водочки, а то, что-то вид у вас смурной».
– Юрий Иваныч? Что дальше-то делать?
Я – не Ушинский, и в школе развитого социализма нет швейцаров.
– Читай следующий параграф и отвечай на вопросы.
– У – у, – разочарованно протянул Кочегаров. – Я думал…
– А ты не думай. Читай и отвечай.
В дверь постучали. Теперь-то уж, точно она.
В дверях появилась очередная голова, но совсем не та, которую я ждал.
– Юрий Иванович, можно вас на минуточку, – позвала меня голова Петровича, мужа Лидии Сергеевны. Остатки волос, образующие на голове венчик, были взъерошены, сам сильно взволнован.
– Моя была у тебя?
– Была.
– Про меня спрашивала?
– Спрашивала.
– А ты, что ответил?
– Сказал, что не помню.
– У – у, ё. Что ты наделал. Она меня сегодня закопает
– Что наделал? Как было, так и сказал.
– Ты, что? Я же наврал ей, что у тебя заночевал.
– Да, я ведь живу на другом конце города.
– Вот, вот. Это и хорошо, что ты живешь на другом конце города. Ты себя плохо почувствовал. Я помог тебе добраться домой. Пока доехали, то да се. Время уже позднее. Телефон у тебя не работал, сообщить, что задерживаюсь не мог, поэтому и остался у тебя.
– И чего ты нервничаешь? Я же не сказал ей, где ты был. Я сказал, что не помню. А был-то ты, где на самом деле?
– Ты, что, действительно, не помнишь?
– Не помню.
– Мы с тобой из школы к Татьяне пошли.
– К какой Татьяне?
– Неужели ничего не помнишь? Ты даешь! К Степановой Татьяне пошли.
– Зачем?
– Да, как зачем? У нее всегда выпить есть. Тем более, что ты все кричал: «У меня недопитие, у меня недопитие. – Петрович с шепота сорвался на крик.
– Да, тише ты. Урок идет. А что дальше-то было?
– А дальше плохо было, – Петрович с сочувствием посмотрел на меня. – Мы с тобой пришли, правда, ноги ты уже слегка приволакивал, а у Татьяны гости. Она хоть и не очень обрадовалась нашему приходу, но приняла нас нормально, за стол усадила. Даже по рюмашке выпить успели. Ты слова хорошие сказал: про любовь и дружбу, со стихами, все, как полагается. Одна из подруг Татьяны рюмку только пригубила. Вдруг, ты, ни с того ни с сего, на нее кричать начал: «Я с уклонистами от генеральной линии партии за одним столом сидеть не буду. Настоящий коммунист пьет всегда до дна. Покажите мне здесь настоящих коммунистов». Схватил ее рюмку и в себя опрокинул. И вновь кричать: «Коммунисты, вперед! Налить еще настоящим коммунистам». Потом частушки распевал.
– Опять? Приличные?
– Если бы.
Я схватился за голову. Какой позор! Татьяна была заместителем Михал Абрамыча, за идеологию отвечала. Во, попал! Сколько раз давал себе зарок. Выпил стакан, все, о партии ни слова.
– И чем все это закончилось?
– Тебя выгнали, а меня оставили.
– А ночевал – то ты где?
– Где, где! – завелся от моей непонятливости Виктор Михайлович. – В Караганде. У Татьяны остался. Всю ночь за тебя просил, ходатайствовал, так сказать.