Окрась все в черный - стр. 24
– Ах да! – Я стукнул себя по лбу. Черт! Как я мог забыть?! Анна! – Простите, мне нужно… Лекарство… – Я повернулся, чтобы уйти – бежать, мне нужно скорее…
– Подождите! – окликнул он меня. – Это уже бессмысленно. Да и никакого лекарства у вас нет.
Нет? Я посмотрел на свои руки, ощупал карманы – действительно нет.
– Наверное, потерял… Я не помню.
– Все равно. Никакое лекарство ей уже не нужно. Анна умерла сегодня в больнице.
– Умерла? – потерянно переспросил я.
– Да, умерла. А ко мне вам еще не время. Идите домой.
И, почти оттолкнув меня, решительно закрыл дверь.
Улица тянулась, как длинный темный коридор, и никак не кончалась. Я шел и шел, потрясенный, убитый, – когда же привал? Мне так хотелось оказаться дома, все равно где: в старой или новой квартире, – упасть на кровать (на раскладушку) и уснуть, чтобы ничего больше не чувствовать. Я устал. Я так устал!
Улица вылилась в темный пустой – по-ночному мертвый – автовокзал. Медленно, еле переставляя ноги, пересек вокзальную площадь, завернул за угол, прошел квартал вверх и наконец оказался на ярко освещенном центральном проспекте (раньше он назывался Ленина, как и все подобные ему во всех городах). По проспекту ходили люди, немного, но все же. Интересно, который час? Там, на Болгарской, мне казалось, что давно наступила ночь. Впрочем, возможно, и наступила. Можно посмотреть время на телефоне и узнать точно. Но с тех пор, как я разбил часы… нет, с тех пор, как по часам стал плакать ребенок за стеной, я совсем не стремился узнать… редко, только в исключительных случаях узнавал. А теперь вот стало интересно. Ребенок пропал, больше никогда не заплачет, Инга умерла, и Анна… Анечка, совсем юная девочка, детским голоском причитала… А теперь умерла.
Я достал телефон, посмотрел: ну да, так и есть – ночь, начало второго. Транспорт не ходит, как же мне добраться до дому? Не на такси уж точно. А пешком не дойти…
… Я дошел. Пешком. Не знаю, не помню точно как, но дошел. Нырнул в кромешную темноту подъезда, такую же абсолютную, как в моем кошмаре. Нащупывая ногой ступеньки, как хромой, как парализованный, поднялся в свою квартиру. Открыл ключом дверь, зажег свет – везде, везде, – мне так не хватало света, я больше не мог оставаться в темноте!
В мастерской лицом к стене стояла картина. Другая, не та, которую я сейчас писал. Та находилась на мольберте, где и должна была быть. Незавершенная. Ошибочная. Я все не так понял. Но завтра решу, завтра подумаю… А эта, другая… Как она здесь оказалась? Развернуть? Посмотреть? Нет, тоже завтра.
Не погасив нигде свет, я прошел в спальню, бросился на раскладушку и тут же отключился.
Комната была залита светом, ярчайшим светом утреннего солнца. Свет проникал сквозь веки, и было больно смотреть на предметы: все они словно с внутренней подсветкой. А мой сон был точным повторением событий: шесть мертвецов в комнате, залитой солнцем. Я никак не мог от него отделаться. Пытался проснуться, но сон не отпускал. Руки и ноги связаны солнечными путами – невозможно пошевелиться.
Да ведь я уже и не сплю: это моя комната залита светом – солнечным и электрическим. Солнечный побеждает. Я дома. Вчера… Да, вчера я благополучно добрался до дому. Все хорошо. Полежу еще немного и встану. Мне нужно работать. Вчера… Да, вчера я узнал… И вот теперь нужно поскорее все зафиксировать, пока не ушло, пока не забыл. Прибавилось много новых деталей: собака, желтые шторы (конечно, на моей картине они будут раздернуты), приоткрытая дверь, а за ней – темнота, человек в кресле смотрит в темноту. Подсматривающий? Неужели придется писать еще один автопортрет? Ведь исходя из последних событий подсматривающий – это я.