Окопная правда войны. О чем принято молчать - стр. 25
Зачем он поднялся и бросился ко мне?
– Товарищ лейтенант! Там… – успел он выкрикнуть перед смертью. Красным веером окрасился около меня снег. Жизнь его оборвалась мгновенно. Появились раненые солдаты. Они ползли, оставляя за собой кровавый след на снегу.
В оптический прицел они были хорошо видны. Очередной двойной выстрел добивал их в пути. Лежавший рядом телефонист вытаращил на меня глаза. Я велел ему лежать, а он меня не послушал. Я лежал под деревом и смотрел по сторонам, что творилось кругом. Я лежал и не двигался. Телефонист был убит при попытке подняться на ноги. Снаряд ударил ему в голову и разломил череп надвое, подкинул кверху его железную каску, и обезглавленное тело глухо ударилось в снег. Откуда-то сверху прилетел рукав с голой кистью. Варежка, как у детей, болталась на шнурке. Пальцы шевельнулись. Оторванная рука была еще живая. Все, кто пытался бежать или в панике рвануться с места, попадали в оптический прицел. Я смотрел на зенитки, на падающих в агонии солдат, на пулеметчиков, которые со своими «максимами» уткнулись в снег. (…)
И вот новый удар разбил ствол и щит станкового пулемета, обмотанного марлей и куском простыни.
Приникшие к снегу тела пулеметчиков приподнялись и откинулись мертвыми в сторону».
В результате такого побоища полегли четыре сотни советских солдат.
Осенью 1941 г., в дни горьких отступлений, когда Красной Армии приходилось оставлять одну позицию за другой, некоторые военачальники начали вдруг задумываться: почему бойцы, увидев танки и пехоту противника, порой без приказа оставляют линию обороны своих подразделений и частей?
«Наши уставы, существовавшие до войны, учили строить оборону по так называемой ячеечной системе, – писал К.К. Рокоссовский. – Утверждалось, что пехота в ячейках будет нести меньше потерь от вражеского огня. Возможно, по теории это так и получалось, а главное, рубеж выглядел очень красиво, все восторгались. Но, увы! Война показала другое…
Итак, добравшись до одной из ячеек, я сменил сидевшего там солдата и остался один.
Сознание, что где-то справа и слева тоже сидят красноармейцы, у меня сохранилось, но я их не видел и не слышал.
Командир отделения не видел меня, как и всех своих подчиненных. А бой продолжался.
Рвались снаряды и мины, свистели пули и осколки. Иногда сбрасывали бомбы самолеты.
Я, старый солдат, участвовавший во многих боях, и то, сознаюсь откровенно, чувствовал себя в этом гнезде очень плохо. Меня все время не покидало желание выбежать и заглянуть, сидят ли мои товарищи в своих гнездах или уже покинули их, а я остался один. (…)
Система ячеечной обороны оказалась для войны непригодной. Мы обсудили в своем коллективе и мои наблюдения, и соображения офицеров, которым было поручено приглядеться к пехоте на передовой. Все пришли к выводу, что надо немедленно ликвидировать систему ячеек и переходить на траншеи. В тот же день всем частям группы были даны соответствующие указания».
Генерал А.В. Горбатов примерно в это же время также обратил свое пристальное внимание опытного командира на эту проблему: «Известно, что в войну мы вступили с укоренившимися взглядами на прогрессивность групповой тактики, с распылениями взвода почти по всему обороняемому району. Однако красноармейцы теряли при этом чувство локтя, не видели не только командира взвода, но порой и командира отделения, не слышали команд, то есть были неуправляемы. С тех пор, как я начал сознательно относиться к тактическим вопросам, я был всегда ярым противником такого расположения в обороне и считал его устаревшей системой. Такая разобщенность на поле боя в известной мере оправдывала тех, кто покидал оборону, ничего не зная о своих, воображая, что “уже все отошли, я ушел последним” (…)