Океания - стр. 4
– Нет, нет, выполните мою просьбу еще раз.
Распорядитель зала утвердительно кивнул, опустил зеркало в карман и раздраженной походкой проследовал прежним курсом.
«Итак, – рассуждал Канатоходец, – я покупаю место для зеркала и во время выступления смотрю не на софит, а в него, вижу собственный отраженный взгляд, и все это происходит без моего участия, потому что я узнаю об этом от других людей. Я сумасшедший». Эта мысль, точнее, последняя сентенция, несколько успокоила его, и Канатоходец, напевая бравурный марш, отправился в гримерную комнату по идеальной прямой, будто начерченной на плитках коридора.
Он знал, что упадет, потому что решил сойти с основного каната на новый путь. К такому решению Канатоходец пришел после вскрывшихся обстоятельств его необъяснимого для самого себя поведения.
– Господи, что скажешь Ты?
– Не исследователем ли ты пришел в мой мир? – традиционно вопросом на вопрос прозвучал голос Бога.
– Шагнешь в пропасть и исследуешь закон всемирного тяготения, а также закон сохранения энергии при контакте с манежем! – прохохотал Лукавый, так же традиционно.
Стоя на площадке под куполом балагана, Канатоходец уже не смотрел ни вниз, на «глаза», ни на канат, уходящий бесконечной струной в сторону софита. Все эти атрибуты не имели значения. Решение было принято, барабанщик последний раз коснулся палочкой натянутой кожи, и Канатоходец сделал шаг… мимо каната. Зал охнул. Трюкач не упал, не повис на страховке – он исчез, только что был – и вдруг его не стало.
– Вон он, – прозвучал одинокий голос, все посмотрели на протянутую руку из зала и увидели Канатоходца на другой площадке. Шагнув с одной, он очутился на другой, минуя сам канат. Тишину разорвал восторженный рев публики. Зрители неистовствовали так, что шатровые растяжки ходили ходуном. Распорядитель зала, опасаясь за устойчивость конструкции, выскочил на улицу и замер, широко разинув рот. Город, в центре которого стоял балаган, исчез вместе с домами, улицами фонарными столбами, бездомными собаками и сонными жителями. Вокруг, сколько хватало глаз, расстилалась идеально ровная и гладкая поверхность, без ям, холмов неровностей почвы, без растений и деревьев. Земля, если так можно назвать то, что было под ногами, напоминала шоколадную глазурь, аккуратно разлитую поверх пирога. В ночном небе, над головой ошарашенного Распорядителя, висели две бледно-голубые луны.
Настоящая любовь
Мне в дальних странствиях искать покой,
Вам – упокоиться в объятьях страстных,
Но, наклонившись ивой над рекой,
В час одиночества полночный быть несчастной.
1
Скрип уключин навсегда остался в Ее памяти. День был ветреный, бот, который отнял Его у Нее, подпрыгивал на волнах, как молодой сайгак, и Он был вынужден сесть на скамейку, укрывшись от брызг плащом. Толком разглядеть Его в эти последние мгновения прощания возможности не было. Они расстались как-то скомкано, суетливо, возможно, из-за большого количества провожающих, в общем, не так, как хотелось им обоим.
Фрегат «Успешный» еще несколько часов боролся со встречным ветром и наконец, одержав победу, исчез за горизонтом. Она знала тем внутренним женским чутьем, так раздражающим порой мужчин, что «Успешный» не вернется сам и не вернет ей Его. Внутри была абсолютная пустота, ей казалось, что, кроме кожи, продрогшей на ветру, ничего больше нет. Сердце молчало, кровь перестала бежать по венам и просто испарилась, соленый же воздух, влетавший через ноздри, не находил внутри того, что составляет привычную биологическую суть человека. Пустота стала ее наполнением. Она не помнила, как оказалась дома, в своей постели, просто портовый шум исчез, и тишина, спутница пустоты, вытекла из нее наружу, заполнив собой комнату. Очертания стен и мебели поплыли в ее сознании, уши заложило беззвучной патокой, она прислушалась к себе: сердце продолжало хранить молчание, и только оттаявшая под пледом кожа ослабила свою хватку. Она глубоко выдохнула и закрыла глаза.