Охотники за пламенем - стр. 9
Своему же совету Насиру стоило последовать ещё много лет назад. Он повернулся, не сказав больше ни слова, и спрыгнул с крыши на землю.
Рядом слонялись стражники, одетые в шальвары и чёрные тюрбаны. Старшие из них носили простые таубы[10] до щиколоток и щеголяли густыми усами. Насир никогда не понимал столь ужасной моды на усы без бороды, зато эти вояки решили, что чем длиннее, тем лучше.
Недолго подождав в тени финиковой пальмы, Насир пригнул голову и слился с группой пьяниц, держащих путь на скачки. Они прошли мимо букмекеров, сидящих на низких стульях, и болельщиков, проклинающих заработанные гроши, которые ради азарта недолговечной игры пустили на ветер.
Лёгким шагом верблюды двигались в сторону вади. Дети в пыльных шальварах не отставали. Пальцы Насира дёрнулись, когда мужчина внезапно ударил мальчика кнутом. Пока из обиженных глаз струились слёзы, ребёнок потирал покрасневшее плечо.
Только в Сарасине месть воспитывалась с самого рождения.
Очень немногие возражали против участия детей в скачках, ведь чем легче всадник, тем быстрее верблюд. Поэтому жестокость по отношению к детям неумолимо продолжалась. Кровь в жилах Насира начала закипать, однако он успокоил дрогнувшие пальцы.
Чудовища не несут обязательств перед невинными.
Как только его пьяные спутники наконец-то достигли толпы, Насир, стиснув зубы от зловония, ускользнул прочь. Он протискивался мимо ликующих людей, обходил стороной барханных котят и детей, ищущих объедки.
Наконец Насир добрался до шатров.
Те немногие, куда он заглядывал, оказались пусты. Внутри располагались традиционные места с подушками для частных переговоров или личных мероприятий. Но вдруг Насир заметил оставленный мальчиком красный платок. Он лежал на камне возле седьмого шатра.
Рука потянулась к сабле.
Насир не знал свою жертву. Человек мог быть молодым или же стоять на пороге естественной смерти. У него могли быть дети, которым предстоит смотреть в безжизненные глаза и взывать к душе, что никогда не вернётся.
У жертвы есть имя.
И оно нацарапано на спрятанном в карман клочке папируса.
Насир скользнул в шатёр. Бежевые стены придавали внутреннему убранству мрачный вид затерянной пещеры. В свете, струящемся сквозь прорехи в ткани, вихрилась пыль. На грязном от песка ковре всюду валялись свитки и книги, а над ними, склонившись и что-то выписывая при свете фонаря, сидел седовласый мужчина.
Гам и возгласы толпы усиливались. Скачки начались, перекликаясь с кряхтением верблюдов и криками детей.
Мужчина тёр бороду, бормоча что-то под нос.
Насир нередко задавался вопросом, почему он вдруг перестал сожалеть о людях, на убийство которых его посылали. В какой-то момент сердце прекратило воспринимать всю чудовищность деяний, и даже тьма, омывающая земли Аравии, не имела к тому причастия. Таков был выбор Насира.
Он сам очернял своё сердце.
Наблюдая за спокойным поведением мужчины, Насир решил убить его, не поднимая шума. Однако заметил на свитках тексты, написанные на древнем сафаитском языке. Среди них был даже рассказ об умершем Ночном Льве, человеке смешанных кровей, который в надежде на трон Аравии устроил кровавую резню.
Историк. Мужчина, сидящий перед Насиром, был всего лишь историком. И за это его ждала погибель?
Насир глубже погрузил ногу в хрустящий песок.