Охотники за новостями - стр. 9
Мы жили, как все. Трёхкомнатная квартира на восьмом этаже кооперативного дома в Сабуртало*
*Примечание – Сабуртало – район в Тбилиси
на пересечении улиц Асатиани и Закариадзе. Лифт в доме часто портился, я научился не считать это безобразием и гремя на весь дом педалями, весело тащил свой велосипед с восьмого этажа на первый, а затем с первого обратно на восьмой.
Три комнаты с лоджией, советский паркет ёлочкой с чёрными полосками смолы между дощечками, балкон с панорамным видом на гору Мтацминда.
Над городом, как над капотом автомобиля «Жигули» торчала антенна – огромная треногая телевышка. Панорамный вид не считался роскошью. В стиснутом горными хребтами городе он был явлением обыденным. Панорамный вид и балконы с которых он открывался, ёлочные паркеты и застеклённые лоджии, разгильдяйски обшарпанные фасады домов являлись многоярусной сценой, на которой кипели свои страсти. Не космические, но человеческие. И здесь хаос тискал гармонию не хуже, чем в космосе, начало неизменно сливалось с концом, зажигались и угасали звёзды, а город курил бамбук и, гордясь своим отделанным мрамором метрополитеном. считал себя космосом, хотя никаким космосом он не был, а просто возомнил о себе невесть что.
Помню конец июля 1980 года. Летние каникулы, мне 13 лет, я скучаю перед домом. Появляется Васька Ющенко – мой приятель. На нём какая-то неканикулярная чёрная рубашка, а его веснушчатое лицо непревычно серьёзно. Мы здороваемся. Я гляжу на его рубашку и по тбилисски вопросительно покачиваю ладонью.
«У меня траур, – небрежно отвечает Васька и помолчав добавляет, – Высоцкий умер. Что не в курсе?».
Васька старше меня на пару лет, он тогда учился в ПТУ и знал жизнь гораздо лучше. Его старший брат Владик тоже водился с нами, хотя два —три года в этом возрасте – иное измерение.
Васька и Владик жили в коммунальной квартире в старой трёхэтажке, стоявшей перпендикулярно к нашему восьмиэтажному дому. В коммуналке они занимали две комнаты – в одной спала их мама, в другой они. Их балкон выходил на торец нашего дома и я спустившись во двор частенько орал «Васька! Владик!». Иногда на балконе показывался один, иногда другой, иногда они вместе. Перегнувшись через перила Васька смотрел на меня и безуспешно борясь с распирающей лицо улыбкой осведомлялся: «Чего тебе – хлеба? Хлеб по четвергам и пятницам». Это доставляло ему такую радость что в финале предложения улыбка одерживала сокрушительную победу над тщетным усилием сдержать лицевые мыщцы и Васька просто сиял от захвативших его чувств.
На двор выйдете? (мы говорили – не «во двор», а именно «на двор»), – спрашивал я с надеждой. Братья переминались с ноги на ногу, смотрели друг на друга и кивали. Через несколько минут мы втроём уже куда-то торопливо шли, о чём-то болтали, были страшно заняты – время становилось пространством, пространство временем, всё куда томчалось, неслось, а город снисходительно усмехаясь, по арабски присев на корточки курил бамбук.
У братьев имелся настольный хоккей. Самый простой – не тот подороже с объёмными хоккеистами – такой настольный хоккей являлся мечтой всех советских мальчишек, а другая модель, подешевле, с плоскими, вырезанными из тонкого листового металла и так пёстро раскрашенными, что они мне напорминали дуболомов Урфина Джюса, фигурками.