Охотники за ФАУ - стр. 18
Боец, слезший с дерева, стоял перед капитаном и смущенно улыбался. На вид ему было лет тридцать, если не больше. На плохо стягивающем шинель поясе висела тощая кожемитовая кобура без пистолета.
Боец назвался военным журналистом Юрием Николаевичем Баженовым. Артиллерист-наблюдатель уступил ему на время свое место, предложил белый халат, а халат не налез – Баженов был рослым, косая сажень в плечах.
Сысоев потребовал документы. Проверив их, приказал журналисту уйти. Бойцы, его сопровождавшие, молча наблюдали за этой сценой. Но Баженов, узнав, кто с ним говорит, увязался за капитаном. Он уверял Сысоева, что по совету начальника штаба дивизии «специально приехал к Сысоеву».
Они двинулись дальше. Посвистывали пули. Как ни старался Баженов «не кланяться», голова его дергалась сама. Когда неподалеку начали рваться мины и методично шагавший Сысоев вдруг прислушался и быстро упал, а на него свалился молодой боец, Баженов остался стоять. Мина, разорвавшаяся неподалеку, оглушила Баженова. Чернел развороченный торф, воняло толом.
– Цел? – одними глазами как бы спросил Сысоев, вставая.
– Я не боюсь, – вслух ответил Баженов, у которого резало в глазах и болела голова.
– Видал я таких храбрецов. Не боятся потому, что не испытали боли. Ненавижу ухарство. Умереть и дурак может.
Подошли к землянке. Возле нее, в ходах сообщения, толпились бойцы.
– Молодцы! – обратился Сысоев к бойцам: – Ловко фашистов из деревни выбили. А ну, Новиков, дай им патефон, у них голоса охрипли от крика «ура». Пусть им Козловский и Барсова поют. Пусть им хор Пятницкого поет.
– Это зачем же? – удивленно спросил журналист.
– А вы полагаете, гитлеровцы дураки, что играют свои родные песни на чужой земле? Только журналисты считают их за это дураками. А где Петрунькин?
Явился младший лейтенант Петрунькин.
– Не видал тебя в ночной атаке, не слышал, – жестко сказал Сысоев. – Сегодня же пойдешь с группой в ночной поиск, в деревню Воропаево; уходя назад, сам подожжешь бутылкой штаб. Нам нужен огневой ориентир. Выполнишь – прощу!
– Выполню, – глухо ответил Петрунькин.
Сысоев, а за ним Баженов вошли в землянку.
– Бойцы накормлены? – поинтересовался Сысоев, прежде чем он и бывшие в землянке человек восемь сели обедать.
За столом он затеял полушутливый разговор, который надолго запомнился Баженову.
– Ну и натерпелся я страху сегодня, – начал Сысоев, – слышу, летит на меня мина. Я – хлоп! и на землю. И Новиков наш – хлоп! и на меня, сверху. Слышь, вестовой: чтоб больше этого не было! Тебе что, земли мало? – глаза Сысоева смеялись, а голос звучал сурово.
– Товарищ командир… – начал было Новиков, но засмущался и уткнулся в тарелку… На его счастливом зардевшемся лице было написано, как он любит командира.
«Вот так штука, – поразился Баженов: – говорили – Сысоев герой, Сысоев бесстрашен… А герой-то мины пугается!» Он даже есть перестал от удивления.
– Это что! – подхватил игру другой командир. – Вот я давеча испугался, так испугался. Вышли это мы с сержантом… – и он начал подробно расписывать свое приключение.
…Не сразу понял Баженов, что у Сысоева в части прощали испуг, страх, любое человеческое чувство. Не прощали другого: трусости, растерянности, потери человеческого достоинства. Не прощали малодушия…
Без ведома Сысоева, но ссылаясь на его разрешение, Баженов увязался тогда в ночной поиск. Он поступал, как все: шел, останавливался, полз, а услышав немецкую речь, замирал. Потом поспешно стрелял из винтовки по белым фигурам, выбегавшим из пылавшего дома, и винтовка прыгала в его руках. Затем, задыхаясь от волнения, он тащил два туго набитых немецких ранца и, боясь прослыть трусом, обратно не бежал, а шел позади всех, чем вызвал ярость Петрунькина, так как замедлял движение.