Охотник за истребителями. На «Аэрокобре» против асов Люфтваффе - стр. 15
Тем не менее на отца почему-то начались гонения по партийной линии. Как члена ВКП(б) его вызвали в райком партии, долго беседовали, конкретно ничего не предъявили, но из партии исключили. Отец не сдался, написал письмо лично Сталину, долго ждал ответа. Вдруг его вызвали в райком партии и, ничего не объясняя, восстановили в партии. Отец недоумевал тогда, почему в райкоме партии его не ознакомили с ответом на письмо. У меня в памяти осталось большое недоумение, почему руководители райкома, уже после разоблачения Иванова, начали преследовать отца как коммуниста? Ведь такое произошло не только с моим отцом, со многими людьми было так. Представлялось тогда, что райкомовские руководители не имели большевистской принципиальности и собственного мнения, ими можно управлять как марионетками. От этого мне становилось грустно. Кулигина и двух инженеров, в пользу которых свидетельствовал отец, в итоге оправдали, и они продолжали честно трудиться. Нужно заметить, что с этого времени поиски и преследования «врагов народа» у нас заметно уменьшились.
Школа наша была среднего образования, но девятый и десятый классы не открывали, так как не набиралось учеников. В 1939 году набралось достаточное количество учеников, открылся десятый класс. Набралось нас одиннадцать человек. Вскоре Миша Флейшин и Володя Скориков ушли в Симферопольское общевойсковое училище. Ребята взрослели, кто уходил на производство, кто в армию.
Я и Миша Флейшин, участвуя в районных стрелковых соревнованиях, познакомились со многими сверстниками из школы на 36-м участке, со многими подружились. Поддерживая свое физическое развитие, вступили в спортивное общество «Нефтяник» и стали посещать занятия по гимнастике, хотя ходить туда было далеко. Эти упорные занятия давали результат. Если когда-то я не мог подтянуться на турнике, то сейчас мог свободно силовым способом подняться наверх на турнике, кольцах, брусьях. Мы не стремились быть большими мастерами гимнастики, но владеть своим телом, чувствовать его легким и послушным было приятно.
Летом 1939 года мы переехали жить на 36-й участок, в так называемый городок УП (что означают эти буквы – для меня и сейчас загадка), располагавшийся напротив клуба имени Пролетбата. Квартирные условия здесь были похуже, чем на 120-м участке, но зато жить мы стали в самом центре Старых Промыслов. В десятый класс учиться я пошел в школу № 1, считавшуюся элитной. В эту школу ходили учиться дети руководителей, выходцев из старой интеллигенции. Здесь еще сильнее чувствовались различия во взаимоотношениях между учениками из семей, принадлежавших к разным социальным слоям. Некоторые родители запрещали своим детям дружить с теми, кто, по их мнению, не был им ровней по происхождению или уровню достатка в семье. Однако жизнь все расставляла по местам, и впоследствии такие родители, видя, что зачастую дети рабочих становились квалифицированными специалистами, а многие «мальчики из хорошей семьи» выросли никчемными людьми, очень сожалели о своих прежних взглядах.
Меня определили в 10-й «Б» класс, и в первые же дни приключилась у меня неувязка с учебой. Преподаватель по математике Борис Николаевич задал нам домашнее задание. Задачки оказались несложными и были решены мной быстро, но записывать решения в тетрадь я не стал. На следующем занятии Борис Николаевич стал проверять у каждого решения задач, правильно ли решено и чисто ли записано. Пришлось сказать, что я в тетрадь решение не писал. Получил двойку. Дело в том, что в школе на 69-м участке преподаватель Иван Игнатьевич Волин нас к этому не приучил. Он нас учил прежде всего мыслить, задавая на дом сложнейшие задачи. На последующих занятиях он спрашивал, у кого что не получилось? Нерешенные дома задачи мы решали с Иваном Игнатьевичем на уроке, дотошно разбираясь в сложностях решений. В новой школе пришлось приноравливаться к местным порядкам и записывать домашние задания в тетрадку, не забывая о чистописании.