Охота за сокровищем - стр. 5

Вернулся в дом и направился к двери, что вела в коридор. В коридоре по левую руку – три комнаты, правая стена глухая.

В первой комнате – спальня Катерины. На комоде, тумбочке и резном столике громоздились сотни статуэток Мадонны, перед каждой горела свеча. На стенах висела еще добрая сотня образков Богоматери. Под каждым – деревянная полочка с зажженной свечкой. Как есть ночь на кладбище.

Дверь во вторую комнату была заперта, но ключ торчал в замке. Комиссар повернул его, открыл дверь и вошел. Кромешная тьма. При свете фонаря он разглядел большой зал, где теснилось 2–3 рояля и одно пианино. Вдруг один из роялей заиграл. Монтальбано вскрикнул от ужаса и отскочил назад, а рояль выдал полную октаву, до-ре-ми-фа-соль-ля-си. В этом проклятом доме и зомби водятся? Или привидения? Комиссар весь взмок, рука с револьвером заметно дрожала, но он нашел в себе силы посветить фонарем в глубину комнаты. И наконец увидел таинственного музыканта.

Им оказалась здоровенная крыса, ошалело носившаяся туда-сюда по роялям, иногда забегая и на тот, что был с открытой крышкой.

За третьей дверью была кухня. Там стоял такой смрад, что комиссару недостало мужества войти. Завтра пришлет кого-нибудь из своих – за пистолетом.

Когда он вышел на улицу, там уже никого не было.

Комиссар направился к своей машине, припаркованной у муниципалитета, завел мотор и поехал в Маринеллу.

Не спеша принял душ, но спать не пошел, уселся на веранде.

И вместо того, чтобы, как обычно, проснуться при первых лучах солнца, Монтальбано сам застал его пробуждение.

Он решил вообще не ложиться: два-три часа сна уже не помогут, наоборот, голова совсем перестанет соображать.

Пока шел на кухню ставить кофейник на четыре порции, подумал: эта сегодняшняя история сильно смахивает на ночной кошмар, что внезапно всплывает в миг пробуждения, удерживается памятью лишь день, постепенно меркнет, а спустя еще одну ночь стирается настолько, что ты с трудом его припоминаешь, теряет ускользающие очертания и детали, превращаясь постепенно в траченную временем настенную мозаику с серыми пятнами вместо осыпавшихся цветных стеклышек.

Так что потерпи еще сутки, Монтальбано, и ты забудешь все, что видел, и все, что произошло у Пальмизано.

Комиссару никак не удавалось выкинуть из головы эту квартирку, сильно она его зацепила.

Лес распятий, ветхая надувная кукла и ее хозяин, комната с роялями в паутине, крыса-виртуоз, дрожащие огоньки лампад… Грегорио – ходячий скелет, Катерина, с ее единственным зубом… Для фильма ужасов очень даже неплохо.

Беда лишь в том, что все это не вымысел, а реальность, столь нелепая, что ее легко принять за вымысел.

По правде говоря, все эти рассуждения о кошмаре, реальности и вымысле были лишь способом уйти от вопроса, думать о котором ему не хотелось. А именно о разнице поведения его самого и его сотрудников.

И до ответа дело так и не дошло – подоспела очередная порция кофе.

Он отнес кофейник на веранду, уселся, выпил первую чашку.

Долго разглядывал небо, море, пляж. Занимавшийся погожий денек стоило смаковать понемногу, как чересчур сладкое варенье.

– Здравствуйте, комиссар, – приветствовал его знакомый утренний рыбак-одиночка, проплывавший мимо на лодке.

Он помахал ему в знак приветствия:

– Удачной рыбалки!

«Можно я скажу? – неожиданно вмешался внутренний голос. И продолжил, не дожидаясь ответа: – Проблема, которую ты пытаешься обойти, сводится к двум вопросам. Первый: почему Галло и Галлуццо нисколько не испугались зарослей распятий и совершенно спокойно их передвинули? Второй: почему Мими Ауджелло, увидев надувную куклу, отнюдь не впечатлился, а, напротив, усмехнулся – мол, вот он какой, этот Грегорио, грязный старикашка?»