Охота на Сталина, охота на Гитлера. Тайная борьба спецслужб - стр. 17

Николаев платоновский «Котлован», разумеется, никогда не читал. И на отрицание коммунизма его толкнула отнюдь не слезинка невинного ребенка, а вполне прозаическое увольнение с престижной и необременительной службы и суровое взыскание по партийной линии. Но вот реакция у него была, точно, жачевская: кого-нибудь убить. Кого именно, Николаев размышлял довольно долго. Среди возможных кандидатур Леонид Васильевич записал в дневнике непосредственного обидчика – директора института Лидака, а также второго секретаря Ленинградского обкома – Чудова, но в конце концов пришел к обоснованному выводу: «лучше всего Кирова». Как-никак фигура заметная – член Политбюро, секретарь ЦК. Наверняка войдешь в историю. Правда, с точки зрения истории лучше было бы (во всех смыслах) убить самого Сталина. Однако Николаев реалистически оценивал свои возможности. Иосиф Виссарионович далеко, в Москве, в Кремле, до него рядовому ленинградскому партийцу, да к тому же безработному, никак не добраться. А Мироныч свой, ленинградский, можно сказать, под боком. Чтобы войти в историю, встать в один ряд с Желябовым и Радищевым (а именно с ними сравнивал себя Николаев в дневнике, хотя автор «Путешествия из Петербурга в Москву», слава богу, никого не убивал), хватит и одного точного выстрела в Кирова. Над тем, что последует за этим выстрелом, Леонид Васильевич, очевидно, толком не задумывался. В октябре 1934 года он записал: «Я на все теперь буду готов, и предупредить этого никто не в силах. Я веду приготовление подобно Желябову». А в прощальном письме горячо любимой матери накануне покушения признается: «Я сижу пятый месяц без работы и без хлеба. Однако я силен, чтобы начатое мною дело довести до конца. Это исторический факт. Нет, я ни за что не примирюсь с теми, с кем боролся всю жизнь». Бороться убийце Кирова приходилось, как он говорил, с «бюрократами», с которыми он заводил склоки практически во всех учреждениях и на предприятиях, где довелось работать. Неуживчивый характер Николаева сильно мешал карьере, а именно продвижение по службе, похоже, до определенного момента составляло главную цель жизни будущего террориста. Потом главным стала подготовка громкого покушения, чтобы вся страна, весь мир узнали Леонида Васильевича Николаева. В письме-завещании к жене он утверждал: «Мои дни сочтены, никто не идет к нам навстречу. Вы простите меня за всё. К смерти своей я еще напишу Вам много».

Несомненно, себя Николаев расценивал очень высоко, а убийство одного из руководителей страны, по его замыслу, позволяло встать вровень чуть ли не со Сталиным (который действительно вынужден был снизойти до Николаева и лично допросить Леонида Васильевича на следующий день после выстрела в Смольном). Однако сколь ни была бы завышена николаевская самооценка, террорист прекрасно сознавал, что даже в случае успеха покушения шансов скрыться с места преступления у него не будет никаких. Поэтому Николаев готовился покончить с собой сразу после выстрела в Кирова. Однако застрелиться не удалось: случайно помешала брошенная монтером отвертка. Николаев оказался в руках чекистов, а потом в тюремной камере. К такому повороту событий он явно не был готов. Вся не слишком длинная жизнь Николаева доказывает, что это был человек не только неуживчивый, но и нервно неуравновешенный. А ведь даже для человека с крепкими нервами пребывание в тюрьме, в условиях несвободы – тяжелое испытание. Что уж тут говорить о Николаеве, который сразу после смерти Кирова впал в прострацию, а перед этим собирался покончить с собой. Тем более что в камере ему приходилось ожидать почти неминуемого расстрела.