Охота на левиафана; На море - стр. 18

А в эти минуты все было против нас. Нас мочил ливень, над морем поднимался туман. Вокруг же не было ничего, кроме волнующегося моря, прекрасный голубой цвет которого перешел в печальный и однообразный серый.

Настала рождественская ночь. Какой она была для пяти несчастных, которые считали себя покинутыми Богом и людьми! Разбитые усталостью, умирая от голода и жажды, с душой, полной смертельной тоски, мы уже не вспоминали и не грезили о радостях Рождества и о пиршестве, в котором могли бы принять участие. Мы были слишком заняты настоящим, мрачным и зловещим, и будущим, еще более зловещим и еще более мрачным.

Солнце зашло. Несмотря на мучительный голод, никто не решился оторвать кусок сырого мяса от горы, которая была под нами, и положить его в рот.

Мы спали. Во всяком случае, я спал глубоким сном. Природа брала свое. Физическая усталость дала нам несколько часов душевного отдыха и полного забвения. Когда я проснулся, мои товарищи уже были на ногах. Коффен взобрался на самую возвышенную точку. Он пристально всматривался в океан.

– Ничего, – сказал он наконец. – Я не вижу ни корабля, ни лодок.

Когда он сошел вниз, его лицо выражало отчаяние. Мы по очереди стали наблюдать за морем. Мы делали это не потому, что питали надежды, а просто потому, что бездействие томило нас и каждый собственными глазами хотел убедиться, что от надежд пора отказаться.

Мы умирали от голода и все-таки не могли решиться попробовать сырого кашалота. Вся душа возмущалась против этого. Если бы мы еще могли развести огонь и сварить его…

Нас начинала жестоко мучить жажда. Уже накануне мы томились ею, а теперь она стала невыносимой. Наше положение усугублялось тем, что утром, в день Рождества, мы выпили двойную порцию рому, а ром, как известно, имеет свойство возбуждать, а не утолять жажду.

Вчера ливень принес некоторую свежесть, ночью ветерок обвевал наши разгоряченные головы, поэтому мы смогли немного поспать. Но в первый день Рождества солнце поднялось над ровным и спокойным морем, на котором едва можно было заметить лишь медленное и слабое колыхание. За час до полудня солнце уже жгло как огонь. Лучи отражались в воде, и море походило на расплавленное стекло.

Эта мертвая тишь и зной мучили наши тела и тревожили душу. Даже если бы на корабле знали, где мы находимся, судно не смогло бы в такой штиль сдвинуться с места.

Некоторые мои товарищи, дошедшие до отчаяния, попробовали подносить куски мяса кашалота к губам. Но это ничуть не помогло им. Мясо кашалота, имеющее в себе массу соли, только усиливало жажду.

– О милосердный Боже, когда же кончатся наши страдания!

Сколько раз раздавались эти вопли отчаяния! Иногда к ним примешивались проклятья морю, солнцу и даже чайкам, чьи белые крылья мы принимали за далекие паруса. Время от времени слышался крик:

– Парус!

Но тот, кто испускал этот вопль, тут же сознавал свою ошибку и посылал проклятья какой-нибудь невинной морской птице, невольно обманувшей его.

Когда этот крик надежды раздался в очередной раз, мы едва обратили на него внимание, до такой степени тяжело было разочаровываться. Но на этот раз магические слова произнес Лидж Коффен. И все-таки мы не сразу поверили своему счастью. Подняв головы, мы заметили, что начинается легкий ветерок. Это обстоятельство победило нашу недоверчивость. Мы все вскарабкались к флагу. Поднявшись на цыпочки, мы смотрели по направлению, указанному Коффеном.