Охота на ламию. Институт неблагородных - стр. 39
Все курсы любили отдыхать, развлекая себя подвижными играми или устраиваясь прямо на траве, чтобы поговорить вволю, не опасаясь чужих ушей. В общем гомоне голосов невозможно подслушать.
Однако, с тех пор как обнаружили Есению, аллеи опустели. Но мне это было даже на руку, не придётся объяснять, куда и зачем иду. Для отвода глаз я прихватила с собой маленькую корзинку для съестного.
Туда я положу сладости, так любимые мной медовые пряники и творожные ватрушки с завитушками. Стоит надкусить, как они тают во рту, оставляя приторный вкус сахарной сдобы.
И дома. Того, прежнего, о котором я вспоминала всё реже, и тем острее были эти приступы ностальгии. Я росла в многодетной семье, была старшей, а значит, нянькой младшим братьям и сёстрам.
Вот о них временами и тосковала. По воскресеньям мы ходили гулять в парк, и я покупала всем по сладкой булочке с изюмом, ещё тёплой и пахнувшей ванилью.
Сама я могла съесть три сразу, но никогда этого не делала, потому что они нравились всем. Братья и сёстры, наверное, плакали, когда поутру не обнаружили меня в постели. Думать об этом не хотелось, на глаза наворачивались слёзы даже сейчас, спустя три с лишним года.
И всё же попадание в Илиодор — это лучшее, что со мной произошло. Помню, как я молила Бога о том, чтобы он позволил мне поступить в универ. В идеале мечтала о карьере следователя или юриста.
Что ж, я почти получила возможность стать дознавателем, и это не стоило мне ни копейки. Признаться, у Бога, если он есть, довольно своеобразное чувство юмора.
Ладно, довольно думать о грустном. Лучше порадуюсь за магический мир, давший моему телу новую ипостась, которая не позволяет наесть бока и ляжки. Да и где бы взять столько сеутов, чтобы оплачивать обжорство!
Так, погружённая в раздумья, я дошла до лавки Хадриан а. Она находилась в небольшом поселении по названию Дуболапка.
Здесь проживали слуги, работающие в Илиодоре, а также те, кто состоял в гильдии животноводов. Близ столицы земля мало пригодна для выращивания овощей, но зато на ней родится сочная трава, которая приходится по нраву местной скотине.
В лавке торговца сладостями всегда толпился народ, но сегодня здесь тоже было непривычно тихо. Лишь двое ребятишек из местных глазели на яблочную пастилу в витрине, да пересчитывали монетки, зажатые в потных ладошках.
— Доброе утро! — произнесла я, когда на звук колокольчика, подвешенного к двери вышел сам хозяин. Хадриан был низкорослым упитанным мужчиной, чем-то похожим на помесь Карлсона и растолстевшего Халка. Разве что цвет кожи у полевика был светло-коричневым, а не зелёным.
— Доброе, вила Регина, моя любимая ламия! Давно вы не заглядывали, — и без того узкие тёмные глаза полевика стали похожи на щёлки. Только взгляд был живой, любопытный, с коварной искринкой, будто его обладатель только и думал о том, как бы кого обмануть. Впрочем, это не далеко от истины.
Принято думать, что торговцы сладостями — полные добродушные люди, любящие детей и вкусно поесть, их руки вечно испачканы сахаром и мукой. Хадриан был не таким и, хоть носил белый накрахмаленный передник, имел манеры обедневшего аристократа, в жизни не маравшего рук.
Оставалось загадкой, кто печёт сладости, но и тут я быстро нашла ответ: горничная из отряда Келисии, тоненькая Верда с птичьими глубоко посаженными глазками спешила после смены к Хадриану. А магия Древних, бурлившая в крови полевика, облегчала им обоим задачу.