Охота на князя Дракулу - стр. 40

– Чего ты от меня хочешь, Одри Роуз? Каковы твои желания?

Я отступила на шаг; сердце мое лихорадочно колотилось. Сильнее всего мне хотелось рассказать ему, как меня пугают появившиеся в последнее время ужасные видения. Я хотела, чтобы он успокоил меня и заверил, что постепенно это пройдет. Что я снова стану пускать в ход скальпель, не боясь, что мертвец восстанет. Мне нестерпимо хотелось, чтобы он пообещал, что наша помолвка не станет для меня клеткой. Но как я могла сказать такое, когда он был столь уязвим? Как я могла признать, что надлом мой усиливается, и я понятия не имею, как это исправить? Что я, возможно, в конце концов уничтожу вместе с собой и его?

– В данный момент? – Я подошла ближе, глядя, как напряглась его шея, когда он кивнул. – Я хочу знать, что именно Вильгельм увидел в поезде – если он действительно что-то видел. Я хочу знать, почему двух человек убили – всадили им кол в сердце, – как будто они стригои. И я хочу найти улики, прежде чем у нас на руках потенциально окажется еще один Потрошитель.

Томас выдохнул, но выдох этот был чересчур громким для небрежного. В глубине души мне захотелось взять свои слова обратно, сказать, что я люблю его и желаю всего, что предлагали мне его глаза. Возможно, я сделала величайшую глупость. Я промолчала. Пусть лучше он испытает временное разочарование, чем постоянно страдать от моих смятенных чувств.

– Тогда вперед, на охоту. – Он протянул мне руку. – Идем?

Я заколебалась. На мгновение мне показалось, что я вижу какую-то тень, движущуюся к нам из-за угла. Пульс мой участился. Я ждала, пока владелец этой тени подойдет к нам. Томас проследил за моим взглядом, нахмурился, потом повернулся и оглядел меня.

– Я думаю, Крессуэлл, нам лучше разделиться и поискать Вильгельма по отдельности.

– Как угодно даме.

Томас задержал на мне взгляд на миг дольше, чем следовало бы, а потом, прежде, чем я поняла, что он собирается сделать, запечатлел на моей щеке невинный поцелуй. Он медленно отстранился. Глаза его блестели озорством. Я быстро оглянулась, не видел ли кто столь неподобающего поведения. Но тень, касательно которой я готова была поклясться, что она движется в нашу сторону, исчезла.

Я отогнала ощущение, что за мною кто-то незримо наблюдает, и призналась себе, что воображение снова взяло надо мною верх. И вошла в одежную лавку. Свободные края ярких тканей стекали с рулонов, словно шелковая кровь. По пути к раскроечному столу, расположенному в глубине лавки, я провела рукой по атласу и тонким кружевам.

– Буна, – поздоровалась со мной низенькая пухленькая женщина.

– Буна. Сюда кто-нибудь заходил? Молодой человек? Очень больной. Э-э… форте болнав.

Седая женщина продолжала улыбаться, демонстрируя ямочки на щеках, и я понадеялась, что она поняла мой румынский. Она быстро оглядела меня, словно выискивая, нет ли у меня змеи в рукаве или еще какого подвоха, которого ей следовало бы опасаться.

– Нет, молодые люди сегодня не заходили.

Тут мое внимание привлек висящий на стене за ее спиной рисунок, портрет молодой женщины. Он был окружен какими-то записями на румынском. Меня пробрал озноб. Светлые волосы женщины чем-то напомнили мне Анастасию.

– Что здесь говорится?

Хозяйка лавки отвела полотнища ткани и показала на календарь на своем столе, ткнув ножницами в слово «Винери». Пятница.