Охота на Церковь - стр. 36
– А вы сами к чему склоняетесь? – немного растерялся отец Алексей.
– Да нам-то, как бы это сказать… – Все трое переглянулись. – Нам бы отмашку…
Священник вздохнул.
– Не будет никакой войны на первое мая. И не нужно никого бить. Будет Великая суббота. Приходите в храм на обедню, приносите пасхальную снедь для освящения. А к ночи – на светлую заутреню. И жен своих, детишек приводите. Ничего не бойтесь! Будем Пасху Господню праздновать, воскресшего Христа встречать.
– Ну добро… – понурили головы колхозники.
Наскоро распрощавшись, они отправились восвояси.
– Эх, отец Алексей, разочаровали вы мужичков, – с совершенной серьезностью сказал старый священник, очутившись рядом. – Думается мне, если будет война, о которой все время твердят наши газеты и вожди, ни один из них не пойдет защищать советскую власть.
– А так ей и надо, вавилонской блуднице, – с развязностью заключил дьякон.
Младшего брата Морозов забрал к себе в город из Карабанова минувшей осенью. Весь прошлогодний урожай, вернее, недоуродившийся хлеб ушел в закрома государства, и колхозники на свои заработанные трудодни получили кукиш. Двое средних братьев, погодки семнадцати и шестнадцати лет, вернулись из уральской ссылки заматеревшими мужиками с мозолистыми руками и воловьей упертостью. За них Морозов не волновался – не пропадут, выгрызут себе долю в жизни. Но Севку было жалко. Мальчишка настрадался, выглядел для своих лет хилым, и первое время, пока заново не привык к старшему брату, смотрел волчонком-подкидышем.
Семь лет назад их отец, наглядевшись на раскулачивания справных, но отнюдь не избыточествующих мужиков – с парой коров и лошадей, – загодя подготовился. Подрезал скотину, продал мясо, а главное, отправил к тетке в город двух старших детей – Кольку и Нинку. Когда пришла его «кулацкая» очередь, в ссылку Морозовы поехали с тремя, а не с пятью детьми. Сыновья выжили, но мать с отцом так и остались там, в неприютной уральской тайге, в разных могилах. Тетка Паша тоже недавно померла: была еще не старая, но от жизни в социализме уставшая.
– Чуть живой от них отбился, – рассказывал за ужином Николай о своем визите в школу. – Как насели на меня впятером – директор, завуч, комсорг, пионервожатая и учитель. Еле уговорил не сообщать на работу. Но крест ты больше носить не будешь! Сними и спрячь.
– Буду! – заупрямился Севка.
– Мало мне Нинки, которая с монашками связалась, так еще ты бузишь! – Старший брат раздраженно треснул младшего ладонью по затылку. – Сними, я сказал. Только проблем из-за этого мне не хватало. Если меня с работы выставят, что мы есть будем? На нас и так черная метка – кулацкие последыши. Надо приспосабливаться, Севка, – мягче сказал он, отложив вилку. – Думать, прежде чем говорить, и не говорить, что думаешь. Крест отдай Нинке, пусть зашьет тебе в воротник.
– А чем же тебе монашки не угодили? – спросила сестра. – Они, по крайней мере, не едят людей.
– Слишком много их в городе, – нахмурился Николай. – Хоть пруд пруди.
– Они не виноваты, что все монастыри разогнали. Надо же им где-то голову приклонить. Я тоже уйду к ним жить…
– Ты?! Ополоумела, Нинка? – ушам не поверил брат.
– Освобожу вам жилплощадь, просторнее станет. Ты пойми, Коленька, не могу я с вами тесниться на пятнадцати метрах. У меня молитвы, иконы…