Охота на Церковь - стр. 21
– Ну… – сказал Витька. – И чего?
– Ты с голодухи такой несообразительный? – наседал Брыкин. – Или ты из тех, кто на собраниях по команде поднимает руку?
Вместо ответа Витька повернулся к Звягину:
– Ты куда меня привел? Обещал, будет жратва и девки, а тут какая-то комса со значками.
– Девки, да не те, – насмешливо сказала Муся и демонстративно отвернулась.
– Марлен, давай сюда, – позвал Игорь вновь прибывших к столу. – Сейчас накормим твоего работягу.
– Я же просил называть меня Ленькой, начальник, – беззлобно огрызнулся Звягин.
Он сам налил себе и новому приятелю портвейн, навалил на тарелку еды и молча, сосредоточенно, как делают в рабочих семьях, стал насыщаться. Игорь вернулся из прихожей с толстой книгой, положил Звягину на колени. Тот скосил глаза на непонятное название – «Камо грядеши?».
– «Куда идешь?», по-старинному, – пояснил Бороздин. – Исторический роман какого-то поляка. Обрати внимание, как изображается древнеримский император Нерон. Найдешь немало сходства с известной усатой личностью.
– Библиотечная? – заинтересовался Ленька. Он имел склонность к литературным упражнениям, которую не афишировал среди друзей и знакомых. Но Игорь знал о Ленькиной нежной привязанности к книгам и нередко снабжал редкими изданиями царского еще времени.
– Да ты что, такое там не держат. Один человек дал почитать. Старорежимный.
Муся с Женей шептались на диване.
– Кто из них тебе нравится?
– С чего ты взяла?!
– Не из-за разговоров же о политике ты водишь с ними компанию, – улыбнулась Женя. – Дай-ка угадаю… Вот тот, Игорь, да? Он у вас главный?
Витя Артамонов держал по пирогу в каждой руке и попеременно с жадностью запихивал в рот. На неумытом лице было написано чрезвычайное изумление. Не понимая, куда он попал, парень не интересовался ни компанией, ни разговорами, ни обстановкой квартиры. Смотрел только на еду, пил вино, быстро, как станок, молотил челюстями, словно опасаясь, что все это съестное изобилие вдруг исчезнет, как сон.
– А это… – внезапно застеснялся он. – Родители-то где? Им останется?
Генка покатился со смеху, едва удержавшись на стуле.
– Нонсенс! Изможденный советский пролетарий спрашивает, не объедим ли мы моего партийного папашу. Разуй глаза и оглянись, несчастный! Ты знаешь, как расшифровывается Торгсин?
– Ну… торговля с иностранцами? – Витька сложил два бутерброда кружками колбасы в середину.
– Товарищ, опомнись, Россия голодает, Сталин истребляет народ! – провозгласил Брыкин и убежал из-за стола в недра большой квартиры.
– Родители – пропащее поколение, – громко сказала Заборовская. – Ты за них не беспокойся, Виктор.
– Мои нормальные, – смутился парень и перестал жевать. – Нельзя же так… про отцов.
– Можно, – решительно тряхнула головой девушка. – Мой отец в феврале семнадцатого бросал камнями в городовых. Потом они выкинули из окна третьего этажа пристава, и восставший народ растерзал держиморду. Он сам мне это рассказывал, и я гордилась его революционным прошлым. Мой отец, хоть сам из дворян, свергал царя! После революции он стал профессором математики, мы жили в Ленинграде. А потом его выслали. Кто теперь мой папа? Счетовод на заводе и сексот НКВД. Отец Юрки второй раз в ссылке. Отца Толика расстреляли. Отец Жени отсидел ни за что в лагере. У Игоря и Брыкина родители партийцы в комитетах, но это ничем не лучше. Вся эта масса бывших революционеров-подпольщиков, героев Гражданской войны теперь как стадо баранов. Сталинские рабы! Они могут только блеять и жить в страхе. Один только смелый нашелся – Николаев, застрелил Кирова.