Охота на Бугимена - стр. 20
Так было написано в некрологе.
Я помогал своим соседям по комнате переезжать из зоны стихийного бедствия искусственного происхождения – иначе и не назовешь трехкомнатную квартиру на отшибе кампуса Мэрилендского университета. Тогда я впервые услышал, что Наташа Галлахер погибла.
Ранее тем утром мы подбросили монетку, и мне выпало ехать в китайский ресторан за едой. В машине я слушал новости по радио и чуть не саданул по тормозам в пол прямо посреди Гринбелт-Роуд, когда услышал о «девушке с окраины Эджвуда» и фамилию жертвы. Молясь, чтобы это оказалось ошибкой, позвонил домой, как только добрался до квартиры и поговорил с отцом. Он знал не больше моего, подтвердил только, что речь действительно шла о нашей соседке Наташе. Разговор вышел короткий и безрадостный.
Утром новость заполнила первые полосы местных газет. Тем же днем чуть позже я позвонил нескольким друзьям и выяснил детали.
Вот что мне удалось узнать.
За два дня до того – в четверг, второго июня восемьдесят восьмого года – пятнадцатилетняя Наташа Галлахер провела вечер перед телевизором с мамой и папой. Они просидели в гостиной до девяти. Когда программа закончилась, девушка пожелала всем спокойной ночи и пошла готовиться ко сну. Девять вечера – раннее время для летних каникул, однако она почти весь день проплавала в бассейне у подруги и очень устала.
Примерно в десять минут десятого она еще раз крикнула «Спокойной ночи!» со второго этажа; мистер и миссис Галлахер услышали, как дочь прошла по коридору и закрыла за собой дверь. Час спустя родители выключили телевизор, проверили входную дверь – та была закрыта – и легли спать. В доме они были втроем – Джош вылетел из колледжа на втором курсе после травмы плеча, полученной на борьбе. Теперь он снимал дом в соседнем Джоппатауне и целыми днями работал в строительном магазине.
На следующее утро, проводив мужа на работу и загрузив посуду в посудомоечную машину, Кэтрин Галлахер глянула на кухонные часы и с удивлением обнаружила, что уже почти девять. Наташа приглядывала за соседскими собаками, пока хозяева отсутствовали, и не в ее привычках было проспать. «Радио на кухне сегодня что-то громко работает. Наверное, она уже встала и сейчас в душе, а я ее просто не слышу», – рассуждала миссис Галлахер, усердно оправдывая дочь.
Однако ванная пустовала, и раздосадованная миссис Галлахер дважды постучала в Наташину дверь, а когда ответа не последовало, вошла в комнату. Дочери в постели не оказалось; на стуле перед столом висели чистенькие шортики и футболка, приготовленные с вечера. Любимые желтые шлепанцы стояли на полу у кровати.
Теперь миссис Галлахер не досадовала, а недоумевала. Возвращаясь к двери, она заметила: с окном что-то не так. Последние несколько недель в Эджвуде стояла невероятная жара под тридцать градусов. Хотя Наташа просила отца включить кондиционер в доме, тот отказался, чем никого не удивил.
– Ты же знаешь правила: не раньше первой недели июля. Думаешь, я деньги копытами высекаю?
Наташа надулась, но ненадолго, да и не обидевшись по-настоящему.
Миссис Галлахер медленно подошла к сдвижному окну – оно было почти полностью открыто, и влажный утренний ветерок шуршал тонкими занавесками. Однако не это привлекло ее внимание: на окне не было москитной сетки. Подойдя ближе, мать заметила на подоконнике темное пятно размером с небольшую монетку. Не удержавшись, протянула руку и ткнула в пятно пальцем. На кончике пальца осталось что-то темно-красное, и, чтобы разглядеть, она поднесла палец к глазам. «Это было ужасно похоже на кровь, – рассказывала она позже полиции, – но я не уверена».