Охота - стр. 8

– Первая фраза означает, что слоны использовались в качестве боевых машин. Вторая означает, что великий карфагенский генерал сражался со стадом лопоухих мастодонтов.

В другой раз мы бы все с благодарностью расхохотались – мы все любили брата Скелтона, – однако в тот день атмосфера чересчур уж сгустилась.

Брат Скелтон снова повернулся к доске, стер примеры со слонами и принялся рисовать рога Хаттина. Куксон воспользовался случаем и наклонился к Шафину.

– Полагаю, кто-то из твоих предков сражался при Хаттине, а, пенджабец? – выговорил он краем рта. – На стороне верблюжьих ковбоев, верно?

Тогда я понятия не имела, какой Шафин веры, если он вообще верующий, но вот как поступил Куксон: зачислил Шафина к Саладину и «нехристям» просто по цвету кожи. Смысл был очевиден: белые христиане против смуглых мусульман.

Шафин даже не глянул на Куксона. Он рисовал в своем блокноте черный крест тех походов, обводил его снова и снова, так сильно нажимая на перо, что пальцы побелели. Ни с того ни с сего я отметила, какими длинными кажутся его ресницы в просачивающемся сквозь витраж свете. Шафин очень отчетливо произнес:

– Тебе стоило бы уделять географии не меньше внимания, чем истории. Пенджаб далековато находится от Иерусалима. Впрочем, и Раджастан, откуда я на самом деле родом, тоже.

Я была поражена. Прежде я никогда не слышала из уст Сафина такой длинной речи – и такой уверенной. Он, выходит, вовсе их всех не боялся.

Брат Скелтон обернулся к классу, и Куксон отодвинулся от Шафина. Он только что получил свое и, я видела, остался недоволен.

– Дерьмо мелкое, – прошипел он.

– Не такое уж мелкое, – тихо отозвался Пирс. – Длинная коричневая какашка.

– Как нажрешься виндалу, – согласился Куксон. – Длинная, коричневая и воняет карри.

Пирс фыркнул:

– Мы с ним разберемся.

Куксон откинулся на кресле и преувеличенно потянулся.

– Ждать недолго, – кивнул он.

В их голосах было столько злобы, что я пожалела Шафина. Я попыталась улыбнуться ему, но он на меня не смотрел, он уставился пустым взглядом на человечка, нарисованного братом Скелтоном, – скелет давно погибшего крестоносца. Я знала, Шафин слышал каждое слово. Я оглянулась на Генри. Тот, склонив светловолосую голову, трудолюбиво перерисовывал схему себе в блокнот. Генри, как всегда, не участвовал в травле, ему достаточно было бросить взгляд на Шафина, и его псы тут же ринулись в атаку. В ту пору я еще думала, что Генри из них самый пристойный. Мне предстояло узнать, что он хуже всех.

Средневековцы не были тупыми расистами, они вовсе не так примитивны.

Можно даже сказать, что они в этом смысле были вполне справедливыми: они с удовольствием высмеивали всех, кто не вписывался. Их главной мишенью наряду с Шафином стала «Шерфонная Шанель».

Шанель, как и я, поступила в СВАШ той осенью. Я сразу попыталась с ней задружиться, но она боялась все испортить, связавшись с кем-то вроде меня. Слишком она была слаба, чтобы вступать в союз с таким же аутсайдером, как она сама. Конечно, теперь-то мы друзья, Нел, Шафин и я, трое убийц. (Интересно, есть ли специальное название для нескольких убийц, как «стая» для ворон. Может быть, правильнее будет назвать это «заговором»? Ну да об этом еще пойдет речь.)

У Нел французский маникюр, десять безупречно-белых полумесяцев. У нее карамельного цвета наращенные волосы, идеальный кофейный загар. Но под всей этой лакировкой она хорошая, на самом деле. Отец привез ее в золотом «Роллс-ройсе», и потом я узнала, что она этого стеснялась больше, чем я – старенького мини-купера моего папы. У нас-то денег нет, так что вот. Но от Нел я узнала, что в СВАШ есть только одна вещь страшнее, чем не иметь денег, – иметь неправильные деньги.