Ох уж эта Люся - стр. 12
Дверь в купе проводницы была открыта – так, видимо, хозяйка вагона боролась с изнуряющей духотой. Петрова увидела Зоника, уронившего свою плешивую местами голову на впечатляющую грудь подруги. Инстинктивно Люся посмотрела туда, где по определению должна была находиться ее собственная грудь, и, не найдя, вернулась к созерцанию. Голубая майка выгодно подчеркивала смуглость и рельефность тела, сплошь покрытого черными волосами. Зоник был в семейных трусах.
Люся смутилась, отвела взгляд от худых волосатых ног и уловила едва заметное шевеление. Сквозь полуприкрытые веки на нее смотрела проводница.
– Ты чего? – почти беззвучно прошептала она. Петрова поняла вопрос больше по движению губ, чем на слух.
– В ту-а-лет, – четко проговорила Люся.
– Ключ возьми, – проводница скосила глаза на металлический столик.
– Можно?
Женщина утомленно кивнула. Петрова зашла в купе и крайне осторожно, чтобы не звякнул, взяла ключ.
– Спасибо. Куда положить?
– Оставь пока у себя, – выдавила проводница. – Дверь не закрывай.
Послушная Люся двинулась к выходу.
– Не эту дверь, – вслед прошептала подруга Зоника. – В туалете. А эту – закрой.
Петрова была не просто послушной, но и сообразительной. Медленно, чтобы не греметь, она задвинула дверь в купе проводников и прочитала в металлической рамке: «Галина Семеновна Суконь».
Позже Галина Семеновна Суконь металась в полной железнодорожной амуниции по вагону и будила разоспавшихся пассажиров зычными командами:
– Падъ-ем! Встаем! Одесса через два часа. Через час закрою туалеты. Вста-ем! Падъ-ем! Белье сдаем!
В туалет уже выстроилась очередь, в воздухе плавала белая взвесь, выбиваемая пассажирами из наволочек и подушек: пух, мелкие перышки, вековая пыль. Петрова потерла глаза и начала будить подругу, предупреждая, что скоро закроют туалет.
Как из-под земли, рядом выросла проводница и, подмигнув Люсе, словно сообщнице, попросила ключ.
Петрова отогнула край салфетки, лежавшей на столе, и извлекла из-под нее металлическую загогулину.
– Спасибо, – поблагодарила ее Галина Семеновна Суконь и отправилась в противоположный конец вагона.
Ожидавшаяся через два часа Одесса все равно появилась неожиданно. Народ засуетился, занервничал, перепроверил паспорта, распихал пожитки по чемоданам и высыпался на перрон.
У входа в вагон стояла проводница в форме, механически отвечая: «Пожалуйста. До свидания. Пожалуйста. До свидания». Зоник тоже стоял рядом, словно при исполнении. Дождавшись своего спутника, он в очередной раз жадно посмотрел на Галину Семеновну и сказал:
– Ну, я пашол, даа?
– Ну, иди, дорогой, – благословила она его по-домашнему.
Выгрузившиеся в этот момент из вагона девочки тоже приостановились попрощаться. Точнее, остановилась Люся. Валентина же, увидев Зоника, замерла и томно на него уставилась. Предатель не подавал виду, только его товарищ, так бездарно проведший ночь рядом с пышнотелой красавицей, хрипло заклекотал:
– А, карасавица, давай, да.
Зоник бросил суровый взгляд, и небольшая по объему кепка умолкла.
– До свидания, – сказала Петрова строгой Галичке и нагнулась за чемоданом.
– До свидания, девочка, – щедро улыбаясь, ответила довольная проводница, и Люся медленно побрела за Валентиной, устремившейся по прямой к вокзалу.
– Стой, – услышала за собой Петрова и обернулась. – Хорошая ты девка! Удачи тебе. С Богом.