Огонь священной войны - стр. 19
– Его проблемы исключительно психологического характера. Неразрешенные внутренние конфликты, которые, если не купировать, могут привести к надлому психики, – завел Робин убаюкивающую песню. – Мы не призваны карать. Мы хотим, чтобы он реализовывал на сто процентов свой немаленький потенциал.
Робин действительно мог бы стать неплохим психологом. А как психоаналитик – так вообще бы озолотился. Но он стал снайпером. А потом дезертиром. Но это совсем другая история.
Мы расселись в большой комнате стандартной московской двушки. Из мебели здесь был просторный, на полкомнаты, диван, три кресла, полутораметровая плазменная панель на стене, множество полок с книгами, посудой и недорогими сувенирами из разных концов света – алюминиевыми Эйфелевыми башнями, гипсовыми сфинксами, деревянными таиландскими жабами, приносящими деньги. Стены тоже были завешаны всяческими заморскими дарами – папирусами с изображениями египетских богов, шелковыми китайскими рисунками. Все это отражало род занятий хозяйки квартиры – она являлась директором небольшой туристической фирмы.
Она налила чай в большие фарфоровые кружки, стоящие на журнальном столике рядом с блюдцами с вареньем и песочными пирожными.
– Я его воспитывала одна, – голос у нее сухой, даже равнодушный, но нетрудно было догадаться, что за показным равнодушием скрывается буря страстей. Она была похожа на человека в отчаянии, который держится из последних сил. – Дима всегда был чувствительным, умным ребенком. И очень увлекающимся. Началось все с этих мерзких программ обучения. То курсы по раскрытию личности, то сайентологи в школы повадились. И ребенок стал меняться. Хулиганить перестал. Но книжки эти чертовы. Эти Шамбалы, гуру, Блаватская с Эдгаром Кейси.
Она горько вздохнула и зажгла сигарету:
– Не возражаете?
– Нисколько, – произнес Роб проникновенно сочувственным тоном – ох, артист.
– Потом попал в кришнаитскую секту. Сколько сил стоило вытянуть его оттуда. Потом были еще какие-то сектанты – сыроеды, экстрасенсы. Я им потеряла счет. И каждый раз они, с его слов, оказывались продвинутыми людьми, в них он ощущал опору. Малообразованные негодяи превращались в его воображении в мудрых носителей истины. Год назад он взялся за ум. Учился. А потом…
– Что потом? – нетерпеливо спросил я.
– Это как рецидив у наркоманов. Он ничего не рассказывал, но я поняла – снова попал в цепкие когти очередного гуру. Опять стал поздно приходить.
– А вы не в курсе, с кем он связался на этот раз? – осведомился Робин.
– Ну конечно же опять с милейшими людьми, которые мечтают наставить его на правильный путь. Эта конторка называется, кажется, клубом творческого развития «Инсайт».
– И что дальше?
– А потом он исчез.
– Как? Взял и бесследно исчез? – недоуменно осведомился я.
– Почему бесследно? Записку оставил.
– Если там никаких тайн, можно на нее взглянуть? – попросил я.
– Какие там тайны? Одна дурь, – она поднялась с кресла, подошла к полке, приподняла бронзовую фигуру Будды, которая придавливала сложенный вчетверо листок. – Читайте.
«Ты, как и все, погрязла во лжи. Нас спасет только смерть. Забудь обо мне. Но я буду помнить о тебе всегда».
Такой любящий сын. Недаром мать на эмоциях назвала его чудовищем.
– А это точно его почерк? – спросил я.
– Несомненно, – кивнула Осипова.