Огни небес - стр. 5
Элайда скривила губы. Всю свою историю Башня по необходимости вела себя чересчур осторожно – очень многие боялись ее, очень многие не доверяли ей, но никогда Башня не боялась никого и ничего. Теперь же в действиях Башни угадывался страх.
Элайда подняла взор на картины. Первая – триптих из деревянных панелей – изображала Бонвин, последнюю Красную, возведенную на Престол Амерлин тысячу лет назад. И этот же триптих являл причину, по которой с тех пор ни одна Красная не носила палантина – до Элайды. Бонвин, высокая и гордая, приказывает Айз Седай использовать Артура Ястребиное Крыло, точно куклу. Бонвин, с надменным видом стоящая на белых стенах Тар Валона, осажденного войском Ястребиного Крыла. И Бонвин, жалкая и коленопреклоненная, перед Советом Башни – ее лишили палантина и жезла за то, что из-за нее едва не погибла Башня.
Многие терялись в догадках, зачем Элайде понадобилось вернуть триптих из кладовой, где он благополучно пылился столько лет. В открытую об этом не говорили, но кое-какие слухи до Элайды доходили. Им невдомек, что необходимо иметь перед глазами напоминание о цене, которую придется заплатить за ошибку или неудачу.
Вторая картина исполнена в новой манере – на натянутом холсте; это была копия наброска какого-то уличного художника с далекого запада, и она вызывала у видевших ее Айз Седай еще большее беспокойство. Среди облаков, что, вероятно, обозначало небо, сражались двое мужчин, оружием им служили молнии. У одного из сражающихся было огненное лицо. Второй был высок, молод, с рыжеватыми волосами. Вот он-то и внушал Айз Седай страх; взглянув на него, даже Элайда стискивала зубы. Она и сама не знала, то ли от ярости, то ли чтобы не стучали. Но со страхом можно и нужно бороться. Главное – держать страх в узде и не поддаваться ему.
– Тогда – все, – сказала Алвиарин, легко поднявшись с табурета. Остальные последовали ее примеру, поправляя юбки и шали. Кое-кто уже повернулся к дверям. – Через три дня я ожидаю...
– Разве я дала вам, дочери мои, позволение уйти? – в первый раз с того момента, как все расселись, заговорила Элайда. Все удивленно посмотрели на нее. Удивленно! Кое-кто вернулся к своему табурету, но без всякой спешки. И ни единого слова извинения! Слишком долго она сносила подобное отношение. – Раз вы уже стоите, то дослушаете меня стоя. – Те, кто собирался сесть, на мгновение в замешательстве замерли, и, когда они со смущенным видом выпрямились, Элайда продолжила: – Я не слышала ни слова о поисках той женщины и ее спутников.
Незачем было называть имя «той женщины», предшественницы Элайды. Все знали, кого она имеет в виду. А самой Элайде с каждым днем все труднее становилось даже мысленно упоминать имя прежней Амерлин. Та женщина виновата во всех ее трудностях. Во всех!
– Поиски осложнены тем, – ровным голосом промолвила Алвиарин, – что мы распустили слух о ее казни.
У этой Белой лед вместо крови. Элайда упорно смотрела ей в глаза, пока та не добавила запоздалого обращения «матушка», но голос ее был безмятежен, чтобы не сказать небрежен. Элайда обратила свой взор на прочих, добавила в голос стали:
– Джолин, за поиски отвечаешь ты, как и за расследование обстоятельств побега. И в том, и в другом случае я слышала лишь жалобы на затруднения. Вероятно, ежедневная епитимья придаст тебе усердия, дочь моя. Напиши, какое наказание кажется тебе подходящим, и представь записку мне. Если я сочту епитимью... не слишком строгой, она будет увеличена втрое.