Огнепад: Ложная слепота. Зеро. Боги насекомых. Полковник. Эхопраксия - стр. 89
– Но ты не теряешь сознания.
– Сколько мне помнится, я все время была в себе. Но в полной темноте.
– Обоняние? Осязание?
– Когда Мишель обоссалась в скафе, я почувствовала. И только.
Вернулся Каннингем. В зубах у него торчала непременная сигарета.
– Тебя никто не трогает, – предположил вампир. – Никто не хватает за ногу.
– Нет, – отозвалась Саша.
Она не верила в байку Мишель о невидимых чудовищах. Никто из нас не верил. Зачем, когда все, что мы испытали, легко объяснялось безумием?
– Головолом.
– Ничего не знаю, – я так и не привык слышать, как мужской голос слетает с губ Джеймс.
Лом был трудоголиком. В смешанной компании он обычно не выходил на свет.
– Ты на месте, – напомнил ему Сарасти. – Ты должен помнить…
– Мамуля передала мне данные для анализа, и я их обрабатывал. Обрабатываю до сих пор, – добавил он с намеком. – Ничего не заметил. Это все?
Я никогда не мог его хорошенько прочесть. Временами казалось, что у Головолома больше общего с десятками бессознательных модулей, работающих в голове Джеймс, чем у разумных ядер, составляющих остальную Банду.
– Ничего не чувствуешь? – настаивал Сарасти.
– Только данные.
– Что-то существенное?
– Обычная феноматика, спирали и решетки. Но я еще не закончил. Могу быть свободен?
– Да. Позови Мишель, пожалуйста.
Что-то бормоча про себя, Каннингем обкалывал мои раны анаболиками. Между нами висел синеватый дымок.
– Исаак нашел несколько опухолей, – заметил он. Я кивнул и закашлялся. Саднило в горле. Тошнота отяжелела настолько, что начала продавливать диафрагму.
– Мишель, – повторил Сарасти.
– Я обнаружил еще несколько, – продолжал Каннингем. – В основании черепа. Всего пара десятков клеток, не стоит пока выжигать.
– Здесь, – голос Мишель был едва слышен даже через КонСенсус, но, по крайней мере, она снова стала взрослой женщиной. – Я здесь.
– Что ты помнишь, расскажи нам, пожалуйста.
– Я… почувствовала… я просто висела у Мамули на шее, а потом она ушла, и никого больше не было, так что мне пришлось… взять управление…
– Ты видишь, как закрывается диафрагма?
– Нет. Я заметила, что потемнело, но когда обернулась, мы уже были в ловушке. А потом я почувствовала, что у меня за спиной кто-то есть: бесшумно, несильно оно просто толкнуло и схватило меня, и… и… Извините, – пробормотала она после некоторой задержки. – Меня немного… ведет…
Сарасти ждал.
– Исаак, – прошептала Мишель. – Он…
– Да, – пауза. – Нам очень жаль.
– Может… можно его починить?
– Нет. Мозговая травма.
В голосе вампира прозвучала нота, похожая на сочувствие, – заученное притворство опытного лицедея. И сквозило что-то еще: почти неуловимый голод, слабая тень искушения. Правда, вряд ли кто-то, кроме меня, это заметил.
Мы были неизлечимо больны, а хищников тянет к слабым и раненым.
Мишель замолчала. Когда она заговорила снова, ее голос лишь чуть дрогнул:
– Много не расскажешь. Оно меня схватило и отпустило. Я сошла с катушек и не могу объяснить, если не считать того, что это проклятое место достает тебя до печенок… Я… не справилась. Простите. Больше нечего сказать.
– Спасибо, – после долгой паузы проговорил Сарасти.
– Могу я… если можно, я бы хотела удалиться.
– Да, – отозвался вампир.
Мишель ушла на дно. Кубрик вращался, и я не увидел, кто занял ее место.
– Пехотинцы ничего не видели, – заметила Бейтс. – К тому времени, когда мы пробили перегородку, тоннель за ней был пуст.