Огненные времена - стр. 22
С лица Тома мгновенно пропала улыбка:
– Господи, помилуй, надеюсь, это не чума? Знаю, была вспышка в том доминиканском монастыре, где мой писец... – Он прищурился и посмотрел на Мишеля. – Конечно! Вы с отцом Шарлем остановились именно там, так?
Мишель кивнул, и этого жеста было достаточно, чтобы Тома понял всю тяжесть положения Шарля.
– Проклятье! – пробормотал молодой священник, а потом с каким-то особым чувством спросил: – Но как ты-то сам себя чувствуешь, брат Мишель?
– Хорошо, – твердо ответил Мишель.
– Отлично! – кивнул Тома и продолжал более небрежным тоном: – Похоже, это Божественный промысел: я лишился писца, а ты – инквизитора. – Священник сделал шаг по направлению к двери, но, увидев, что Мишель замешкался, обернулся к нему. – В чем дело, брат?
– В аббатисе, – объяснил Мишель, удивляясь тому, как легко произнес он эти слова. – Вчера она объявила, что готова сделать признание – но отличное от заранее подготовленного.
– И конечно, отец Шарль дал ей возможность сделать это, – уверенно ответил Тома.
Мишель скорбно покачал головой:
– Она сказала, что признается только мне – причем наедине. Так не подобает, я знаю. Ведь я не священник. Но ей не дали предусмотренной законом возможности...
Отец Тома вскинул светло-золотистую бровь.
– Ну и дилемма, – тихо сказал он. – Ведь и епископ, и, говоря откровенно, твой отец желают, чтобы она была приговорена как можно скорее. Если мы скажем, что она отказывается говорить, народ может воспринять это очень плохо. Все подумают, что мы обрекли ее на смерть, не проведя суда должным образом. – После короткого раздумья он продолжал: – Брат... Я слышал, что ты уже прошел обучение, необходимое для рукоположения в сан священника и инквизитора.
– Да, Кретьен настаивал на этом.
Мишель хотел сказать что-то еще, но Тома жестом остановил его. Видно было, что он крепко задумался, хотя и не сводил глаз с монаха.
– Таким образом, ты обладаешь достаточными знаниями и опытом, чтобы выслушать ее признание если не по закону Церкви, то... – Наконец он отвлекся от своих мыслей и сказал Мишелю: – Тогда вот что мы сделаем. Мы пойдем к аббатисе вместе. Если она согласится сделать признание в моем присутствии, что ж, отлично. Если же она согласится сделать признание лишь тебе одному, я займусь другими заключенными и использую все свое влияние, чтобы ты был рукоположен сегодня же. В конце концов, я священник. Скорее мне, а не монаху пристало обратиться с этой просьбой к Риго.
– Конечно, – ответил Мишель, не обращая внимания на шпильку Тома и придав лицу выражение мрачного несогласия.
На самом деле его сердце было преисполнено благодарности. Никогда еще Господь не откликался с такой готовностью на его молитвы.
В то же время что-то беспокоило его. Неужели это правда? Неужели его приемный отец – человек, которого он всегда считал безусловно справедливым, – отдал приказ о смертном приговоре аббатисе еще до проведения настоящего расследования?
Аромат веточки розмарина на рукаве отца Тома не мог соперничать с вонью, ударившей в нос, когда они спустились в подземелье. В это утро запах был особенно мерзким, как это бывало всегда, когда начинались наиболее жестокие пытки. Это был запах крови: крови в фекалиях, в моче, в рвоте. Крови, засыхающей на коже, на одежде, на волосах.