Огненная земля - стр. 45
– Тузина выдвиженец этот толстомясый, – хмурясь, сказал Батраков.
– Но пока он должностное лицо в батальоне.
– Боеприпасов жалко. Что их солить?
Букреев понимал, что упрек замполита в какой-то мере относился и к нему, к Букрееву.
– Видите, Николай Васильевич, – мягко сказал Букреев. – Мне очень по душе люди нашего батальона, скажу больше – я полюбил их. Но мне непонятно одно…
– Что именно?
– Почему моряки, образец дисциплины и строевой четкости, сходя на сушу, кое-что забывают…
Батраков приблизился, поднес ладонь к уху, стал очень внимательным и, как показалось Букрееву, настороженным.
– Приказ есть приказ, – продолжал Букреев. – И я буду всегда требовать от своих людей безусловного выполнения приказа.
– Правильно. Но чем они приказ нарушили? Берут больше гранат? Ну и пусть берут на здоровье.
– Гранаты пусть берут, но не за счет продовольствия. При операции я могу согласиться – больше боеприпасов, меньше караваев, но на подходе, когда нужно накопление сил для броска…
– Конечно, вы тоже правы, – согласился Батраков, – но десантник научен опытом. Он приучен на тетю не надеяться. Вот увидите, когда пойдем на Крым, ничто его не остановит. Письма будут выбрасывать, белье, а патроны брать.
– Тогда и приказ им будет такой.
В комнате, указанной помхозом, кроме Манжулы и Горбаня их поджидали парторг батальона Линник, застенчивый, сравнительно пожилой человек, и комсомольский организатор Курилов, молодой лейтенант с узким лицом и волевым подбородком. Батраков на ходу распоясался, сбросил сапоги. Он начал переодеваться и одновременно инструктировал Линника и Курилова, наклонившихся к нему, чтобы расслышать его тихий и быстрый говорок. Букреев слышал, что его мысль о беспрекословном выполнении всех приказов разъяснена замполитом со строгой отчетливостью. Букреев мог лишний раз убедиться в том, что его заместитель очень практичен, целеустремлен в политработе, ясно определяет задачу коммунистов и комсомольцев в предстоящей операции. Батраков привык точно и с партийной добросовестностью выполнять свои обязанности на войне, так же, как в свое время он на Кировском заводе обтачивал на токарном станке детали; так же, как потом, мобилизованный в политотдел машинно-тракторной станции, он в башкирской деревне скромно, но с железной настойчивостью проводил линию партии, доверившей ему работу в деревне.
Теперь, в войну, он, уверенный в справедливости того, чему отдавал всю свою жизнь до сих пор, выполнял порученное ему дело. «Хороший мужик Батраков, – подумал Букреев, – с ним как-то надежно».
С сожалением сбросив свои темно-синие бриджи, залоснившиеся от седла, Букреев надел холодные и жесткие ватные брюки со штрипками. Следуя примеру замполита, он впервые надел тельняшку и на нее армейскую гимнастерку с вышитым на рукаве якорем на черном фоне шеврона, окаймленного золотым сутажом.
– Ворот расстегнуть? Морскую душу показать? – пошутил Букреев.
– Морская душа и без показа видна. Ее нарочно не покажешь, не застегнешь. Вот какие дела, Букреев. – Батраков прикрепил к поясу полевую сумку, повесил на плечо автомат и тихо добавил: – Я пока свой народ обговорю, ты… вы… – поправился он, – черкните письмецо домой, жинке.
– Почему именно сейчас?
– Шагаев просил. Чтобы с человеком, который за ней выедет, передать. А то уйдем в десант, другие дела придут… Письма надо передать сегодня же Шагаеву.