Огненная земля - стр. 34
Последние слова были сказаны Батраковым так, чтобы их услыхала Таня. Посмотрев пренебрежительно на нее и нехотя ответив на ее приветствие, замполит прошел в штаб, куда направился и Баштовой.
– Разрешите обратиться, товарищ капитан? – спросила Таня, подбросив руку ко лбу.
– Пожалуйста, товарищ главстаршина.
Букреев мог внимательно рассмотреть девушку, о которой так много говорили. Ему припомнился и Курасов, и его цветы, и разговоры Шалунова, и вообще все слухи, которые сопровождали эту светловолосую девушку с открытым и вызывающим взглядом серых глаз. Золотые нашивки главстаршины на погонах, берет с флотской эмблемой и вся морская форма, отлично сидевшая на ней, – все это шло к ней.
Таня просила о переводе в батальон, приводила какие-то невразумительные доводы и, окончательно сбитая с толку молчанием Букреева, запнулась и остановилась на полуслове.
– Насколько понял, вы хотите перейти служить в морскую пехоту?
– Да, товарищ капитан. И если вы думаете…
Она смотрела на него сразу потемневшими глазами, в которых можно было прочитать недружелюбие.
– Вы обдумали свою просьбу, товарищ главстаршина? – мягко спросил Букреев.
– Я все обдумала, товарищ капитан.
– Ну что же… Я согласен… – Ему хотелось назвать ее просто Таней, так, как ее называли все. – Товарищ главстаршина…
Таня подсказала:
– Иванова, товарищ капитан.
– Завтра оформляйтесь. Я отдам распоряжение.
– Разрешите идти, товарищ капитан?
Он кивнул головой, и она, подбросив вверх руку, круто повернулась и сошла со ступенек. Букреев, не оглядываясь, прошел в штаб.
– Непонятно героическое, щебечущее и своенравное девичье племя, – поднимая голову от бумаг, сказал Баштовой.
Букреев снял фуражку и, повесив ее на крюк, вбитый в стену; сказал:
– Определение, пожалуй, верное, товарищ Баштовой.
– Слова контр-адмирала. Он, помню, рассказывал, как впервые девушек послали на базу…
– Интересно.
– Ну, можете себе представить! Впервые на флоте девчата… Переворот. Пошла ревность и тому подобный ассортимент. Потом все вошло в берега.
– Все же не женское дело быть автоматчиком, – убежденно сказал Батраков. – Противоестественное дело. Женщина не должна палить из ружья, бросаться в атаки, а может быть, и в рукопашную.
– Тяжело. Но ничего не поделаешь, – заметил Букреев.
– Когда Новороссийск отштурмовали, я видел на каботажке убитых девчат из бригады Потапова, – вспомнил Баштовой. – Одной живот осколком распороло, второй – такая была черноглазенькая Маруся – полчерепа оторвало. Верно, – тяжело и дико.
– Но вот вы скажите, девушки в бою храбрые? – обратился Букреев к Баштовому. – Конечно, ваша жена не в счет.
– Храбрые? – переспросил Батраков. – Храбрые. Но только потому, что всего не понимают.
– Не представляют?
– Может, и не представляют, Букреев.
– Храбрые и самоотверженные, – сказал Баштовой. – Если девушку пошлешь под огнем как связного, пойдет и дойдет. Если прикажешь вперед в атаку, – не задумывается. Если нужно не сойти с места в обороне, – не сойдет. Это мое личное наблюдение, и никто не станет оспаривать его.
– Оспаривать не буду. – Батраков засунул в ящик стола бумаги, которые он просматривал. – А вообще шут с ними! Пойдем есть рагу. Вон, поглядите… – Батраков забарабанил пальцами по стеклу.
Букреев и Баштовой подошли к окну. К Тане, стоявшей у обрыва, подъехал на мотоцикле Курасов.