Огнем и мечом - стр. 8
– Зачем же он из Чигирина сбежал?
– Грызлись они со старостишкой Чаплинским, но это пустое! Как водится, шляхтич шляхтича со свету сживал. Не он первый, и не его первого. Еще говорят, что он с женкой старостишкиной путался; староста у него отбил полюбовницу и на ней женился, а он потом снова баламутил ее. И такое очень даже возможно; дело обыкновенное… бабенка бедовая. Но это только видимость, за которою кое-что поважнее скрывается. Тут, сударь, все обстоит вот как: в Черкассах живет полковник казацкий, престарелый Барабаш, друг нам. У него хранились привилегии и какие-то королевские рескрипты, в которых казаков якобы сопротивляться шляхте склоняли. Но поскольку старик – человек разумный и дельный, он бумагам ходу не давал и обнародовать не спешил. И вот Хмельницкий, Барабаша на угощение сюда, в чигиринский дом свой, пригласив, послал людей на его хутор, чтобы сказанные грамоты да привилегии у жены его захватили, а потом с указами этими сбежал. Подумать страшно, что ими смута какая, вроде Остраницовой, воспользоваться может, ибо repeto[6]: человек он страшный, а исчез неведомо куда.
Скшетуский удивленно сказал:
– Ну лиса! Вокруг пальца меня обвел. Назвался казацким полковником князя Доминика Заславского. Я же его, нынешней ночью в степи встретив, из удавки вызволил!
Зацвилиховский даже за голову схватился.
– Господи, что ты говоришь, сударь? Такого быть не может!
– Очень даже может, раз было. Он назвался полковником князя Доминика Заславского и сказал, что в Кудак к пану Гродзицкому от великого гетмана послан. Правда, я этому не очень-то и поверил, потому что не водою он шел, а степью.
– Сей человек хитер, как Улисс! Но где же ты его встретил, сударь?
– У Омельника, на правом берегу Днепра. Надо думать, он на Сечь ехал.
– А Кудак решил миновать. Теперь intelligo[7]. Людей много было при нем?
– Человек сорок. Да только они поздно подъехали. Когда бы не мои, старостишкина челядь его бы удавила.
– Погоди, сударь, погоди. Это дело важное. Старостишкина челядь, говоришь?
– Ну да. По его словам.
– Откуда же тот знал, где искать, если в городе все голову ломают, куда Хмельницкий подевался?
– Этого я сказать не могу. А может, он солгал, выставив обыкновенных душегубов слугами старостишки, чтобы тем самым еще более обиды свои подчеркнуть?
– Такого быть не может. Однако дело весьма удивительное. А известно ли тебе, сударь, что имеются гетманские указы – Хмельницкого ловить и in fundo[8] задерживать?
Наместник не успел ответить, потому что в это мгновение, производя страшный шум, вошел какой-то шляхтич. Хлопнув дверьми и раз, и другой, он спесиво оглядел присутствующих и закричал:
– Всем привет, милостивые государи!
Был этот шляхтич лет сорока, ростом невысокий, с выражением лица запальчивым, чему много способствовали беспокойные и, точно сливы, сидевшие подо лбом глаза. Вошедший был, как видно, непоседлив, буен и скор до гнева.
– Всем привет, милостивые государи! – сразу не получив ответа, повторил шляхтич еще громче и резче.
– Привет, привет! – отозвались несколько голосов.
Это и был Чаплинский, чигиринский подстароста, доверенный слуга молодого пана хорунжего Конецпольского.
В Чигирине подстаросту не любили, поскольку был он первейшим забиякой, буяном и склочником; но, зная о благоволении к нему власть предержащих, кое-кто с человеком этим знался и водился.