Офицер и шпион - стр. 53

Если последняя просьба и удивляет Девернина, то он слишком профессионален, чтобы показать это. Должно быть, мы выглядим странной парой: я, в котелке и сюртуке, поглядываю в путеводитель и разглагольствую, он, в потертом коричневом костюме, записывает за мной. Но на нас никто не смотрит. Мы переходим к следующему экспонату. В путеводителе написано: «Мальчик, вынимающий занозу из ноги».

– В следующий раз, – говорит Девернин, – мы должны встретиться где-нибудь в другом месте – мера предосторожности.

– Как насчет ресторана у вокзала Сен-Лазар? – предлагаю я, вспоминая мое путешествие в Руан. – Это ваша епархия.

– Я прекрасно его знаю.

– Следующий четверг в семь вечера?

– Договорились. – Он записывает для памяти, убирает блокнот и принимается разглядывать бронзовую скульптуру. Чешет затылок. – Вы и правда считаете, что это хорошо, полковник?

– Нет, я такого не говорил. Как часто бывает в жизни, это просто лучше, чем другой вариант.

Не вся моя жизнь посвящена расследованию дела Эстерхази. У меня есть и другие заботы, и не последняя из них – предательская активность почтовых голубей.

Гриблен приносит мне папку. Ее прислали с улицы Сен-Доминик. Он протягивает мне ее, и я вижу, как его тусклые глаза светятся злорадным удовольствием. Похоже, английские любители почтовых голубей взяли себе в привычку перевозить птиц в Шербур и там выпускать, чтобы они возвращались домой через Ламанш. Каждый год выпускают около девяти тысяч птиц: безобидное, чтобы не сказать бестолковое, занятие, но полковник Сандерр, будучи в последней стадии болезни, решил, что голуби представляют угрозу национальной безопасности, а потому должны быть запрещены, потому что птицы, возможно, используются для переправки секретных сообщений. Эта безумная записка долго – почти год – циркулировала по Министерству внутренних дел, потом был подготовлен закон. И теперь генерал Буадефр требует, чтобы я, как глава статистического отдела, подготовил мнение военного министерства о законопроекте.

Нет нужды говорить, что у меня нет никакого мнения. Архивист уходит, а я сижу за столом, перечитывая документ. Смысла в нем для меня столько, что он вполне мог быть написан на санскрите, и я подумываю, не обратиться ли мне к юристу. Потом мне приходит в голову, что лучший юрист, какого я знаю, мой старейший друг Луи Леблуа, он по забавному совпадению живет на улице Юниверсите. Я отправляю ему «пти блю», в которой спрашиваю, не мог ли бы он заглянуть ко мне по пути домой для обсуждения одного делового вопроса, и в конце дня я слышу звук электрического звонка, сообщающий о том, что кто-то вошел в дверь. Я успеваю спуститься до половины лестницы, а снизу половину преодолевает Бахир, он подает мне визитку Луи.

– Все в порядке, Бахир. Я знаю этого человека. Пропусти его.

Две минуты спустя я стою у окна с Луи – показываю ему министерский сад.

– Жорж, – качает он головой, – я таких удивительных зданий не видел. Я часто проходил мимо и спрашивал себя, кому оно принадлежит. Ты ведь знаешь, чем оно было прежде?

– Нет.

– До революции это был дворец Эгийонов, тут у старой герцогини Анны-Шарлотты де Крюссоль Флоренсак был литературный салон. В этой самой комнате, возможно, сидели Монтескье и Вольтер! – Он помахивает рукой перед носом. – Их тела, случайно, не лежат в подвале? Что, черт побери, ты тут делаешь целый день?