Одуванчики среднего запада - стр. 5

День летит быстро, вот и ужин, вот и расставание. Прощаясь, говорили друг другу: «До встречи», – уверенные в том, что встреча состоится. Кто ж думает о плохом? Думает. Конечно, думает. А верит в лучшее, что проснётся завтра, и послезавтра… и будет так всегда. Не принимает сердце мысль о смерти, гонит прочь, но… Вот и Фира не пришла, и Сени не видно. Тяжёлые это дни. Горечь к горлу подступает, петлёй сжимает – страшно и больно в часы, когда нет никого рядом.

Кто придумал, что одуваны-одуванчики ничего не чувствуют? Неправда! Ох, как чувствуют! Дрожат на высохших стебельках убелённые сединами головы, колышутся от любого дуновения – от перемены погоды или новости нежданной. Истончали сосуды, колет сердце, ноет душа, каждой клеткой своего увядшего тела чувствуют… пустота, одиночество, смерть… Но не сдаются, цепляются за край жизни, находя радость в самом существовании.

Иногда Люсю посещала мысль – а что, если бы селили стариков среди молодёжи. Кто-то пожалуется: «Шумно!»

Кому? Слух у бабки давно не тот. Пусть балуют – мне не мешают. Наоборот, смотреть, как юные ростки распускаются, смеются, целуются, несутся на скутерах, торопятся жить – одно удовольствие! Так взяла бы и сама побежала вместе с ними. Не завидую. Радуюсь! Заряд жизненный получаю. Ваампииршаа! Люся улыбнулась. Но улыбка тут же слетела с её лица, по коридору в медицинской тележке-кровати катили куль.

«Ещё один из нашего племени», – Люсино сердце сжалось. Она забыла, куда и зачем собиралась идти. Вот и меня скоро покатят».

Подруги толкали тележки в направлении церкви, той, что сразу за углом. По средам в ней выдают продукты малоимущим.

Женщины отметились в списках на входе. Галя окинула взглядом зал. Народищу! Не протолкнуться, разберут лучшее. Бабищ с Украины понаехало, и здоровенные все – жопы вон какие разъели, а туда же.

«Баптистки!» – Галя произнесла слово с особым презрением. С младых ногтей для неё в этом слове был заложен негативный смысл – изменник, раскольник веры православной. Клише это прочно сидело у неё в голове. В религиозности не замеченная, она тем не менее позиционировала себя православной.

К евреям Галя претензий не имела – евреи не в счёт, у них своя свадьба. А эти баптистки – всё лучшее тащат, руки загребущие, хуже чёрных. Бедными прикидываются, а сами на кэш работают, в домах своих живут и ещё с государства вэлфер тянут.

Такую вот обиду имела она на этих улыбчивых, оборотистых, крепко сбитых женщин.

– Люся, ты берёшь филе трески мороженной? – спрашивала Мила.

– Нет, моя кошка перестала её есть.

– Пакет в руки дают. Возьми Люсенька мне, я Додику дам – он любит.

– А это что? Мила, посмотри, – спрашивала Люся.

– Масло ореховое.

– Возьму внучке, – Люся положила в тележку два пластиковых контейнера.

– Булка, как всегда, просроченная, и язычки с яблоками тоже. А куры синие, как в СССР, пешком оттуда что ли шли?

– Ничего, отварить – порозовеют.

– Капуста твёрденькая, дай вилок возьму, Ксана нашинкует.

– Люся ты мне рецепт дашь? Капустка твоя нравится – хрустит сочненько, – похвалила Мила.

– А это в красивой обёртке что?

– Бери, потом разберёмся.

Закончив «шопинг», женщины, сгорбившись, толкали тележки, доверху наполненные продуктами. Испытывали удовлетворение, будто смену отработали и зарплату получили. Есть чем порадовать близких.