Одолень-трава, отведи беду - стр. 8

Пока Светлана не спеша пила, женщина вернулась. Забрала у неё опустевшую кружку и протянула небольшое круглое зеркало на ручке. Светлана вцепилась в него и вдруг замерла, боясь поднести к лицу. Стоит посмотреться – и всё окончательно изменится. Что она в нём увидит?

Поднесла, заглянула. В мутноватом стекле отражалось худенькое бледное незнакомое лицо юной девушки. Светлана опустила зеркальце. Значит, тогда, за новогодним столом, она всё-таки умерла. И как-то возродилась в новом теле. Рестарт. Новый год – новая жизнь.

Госпожа Вета задумчиво смотрела на незнакомку, поселившуюся в теле дочери. Её хрупкая веточка улетела. Колдовство не помогло. Дочь всегда была такой нежной, доверчивой, слабой!

Ведунья вздохнула. В шестнадцать лет горе переживают остро. Но всё же она не думала, что дочь так надломит предательство любимого. Если бы не разбитое сердце, простуда не смогла бы настолько подорвать силы её девочки. Заговоры и травы поставили бы её на ноги, но дочь просто не хотела жить. Никакое колдовство не смогло удержать тоскующую душу.

Что же, зато помогло воплотиться какой-то другой бесприютной душе, ушедшей из жизни до времени. Теперь забота ведуньи помочь незнакомке освоиться и найти свой путь. Для них обеих начиналась новая жизнь.

Ведунья не любила весну. Стоило в воздухе повеять влажной весенней свежестью, как душа её начинала томиться, собираясь лететь куда-то, в дальние края шевелила крылышками, перебирала когтистыми лапками, царапала сердце лёгкой болью. Словно там, где-то далеко, ждал её истинный дом, счастливая земля, согретая солнцем и беззаботностью. Но Вета, никогда не покидавшая свою деревню дольше, чем на неделю, и не ездившая дальше соседнего городка, где осенью гремела ярмарка, отлично знала, что даже если добраться до жаркого Султаната, счастливой беззаботности ей не найти. Её согретая любовью земля осталась в далёком прошлом и вернуться туда невозможно.

Прежде чем накинуть узорный плат, она перед зеркалом наклонила голову, проверяя ровность пробора, и седые прядки сверкнули серебром среди русых волос. Вета грустно усмехнулась. Как она раньше любила смотреться в это серебряное стекло, бабкино наследство. Когда-то прежний князь подарил его старой ведунье за то, что вылечила его сына. А теперь приятней смотреться в пруд. Гладь воды так милостиво скрывает детали и в нём она отражается почти такой же, как двадцать лет назад. Тогда ей было столько же, сколько теперь дочери, и в свои шестнадцать она так любила весну, обещавшую перемены.

«Ладно, хватит грустить, дела ждут!» – одёрнула себя Вета и, подхватив приготовленную корзину, вышла в сени, а потом, утеплившись, во двор.

– Лана, я схожу к Петру, надо отнести ему мазь, – крикнула она дочери, возвращавшейся с полными вёдрами от колодца.

После ночи, проведённой над кровником бывшего телохранителя, когда они по очереди вспоминали и рассказывали о самых близких им людях, о добрых поступках и счастливых моментах, разгоняя тем силы Тьмы, что пытались захватить парня, Вета и Пётр сблизились. Ну как сблизились? Просто видели друг в друге родственную душу и всё. Ничего больше. Но этого хватило, чтобы Пётр перешагнул через гордость и признался ведунье, как до сих пор болят его раны. С тех пор каждые две недели Вета готовила для него лекарство, и то он заходил за ним, то она заносила кувшинчик с пахнущим травами перетопленным барсучьим жиром.