Одно слово стоит тысячи - стр. 60

или из Синьсяна в Ханькоу, или, наоборот, возвращался из Бэйпина или Ханькоу в Синьсян, языками чесали лишь Лао У и Лао Су, а Ян Байли, подбрасывая в пылающую топку уголь, держал рот на замке. Оставь человека без работы, ничего с ним не случится, а вот заставь отдохнуть его язык – пытка еще та. Ян Байли еле-еле дожидался окончания своей смены, чтобы затем отправиться в отдел закупок к Лао Ваню, на которого он жаждал выплеснуть все, что в нем накопилось за несколько дней молчания. Однако Лао Вань, будучи закупщиком, постоянно находился в разъездах, восемь из десяти дней его не было на месте, так что в восьми случаях из десяти Ян Байли его не заставал. Мало того, что он приходил переполненный «заливалками», так теперь ему приходилось их все нести назад. А это уже была пытка совсем другого рода. Казалось, что с каждым часом его распирало все больше и больше и грозило вот-вот разорвать на части. В такие моменты он еще острее чувствовал, что его решение стать кочегаром при локомотивном депо было ошибкой и что он попросту попался на удочку Лао Ваня. Как тут было не вспомнить предсказание слепого музыканта Лао Цзя, который обрек его покрывать каждый день по несколько сотен ли, и все из-за одного говоруна? Похоже, настал тот час, когда следовало признать его правоту. Однако уходить из паровозного депо Ян Байли не собирался. И не потому, что привязался к работе кочегара, а потому, что лелеял мечту когда-нибудь перевестись из кочегаров в проводники. Проводник заведует раздачей чая, ходит себе по вагону и предлагает пассажирам кипяточку, подметет пол разок-другой – вот и вся работа. В одном составе находится десять с лишним вагонов, в этих десяти с лишним вагонах едет больше тысячи пассажиров. Свой путь до Бэйпина, как и до Ханькоу, паровоз проделывает за сутки. Так что за такой промежуток времени среди тысячи с лишним пассажиров уж наверняка отыщется хотя бы один, кто будет горазд «позаливать». Однако переход из кочегаров в проводники требовал смены специальности. Если локомотивами и рельсами ведало локомотивное депо, то за пассажирские вагоны отвечала железнодорожная служба. Лао Вань устроил Ян Байли в локомотивное депо, но пристроить его проводником он не мог. Посредников Ян Байли найти еще не успел, поэтому и торчал в своем локомотивном депо. Сам Ян Байли считал работу кочегара зазорной, однако на свадьбе старшего брата слово «кочегар» пришлось очень кстати. Если бы семейство Лао Яна устраивало свадьбу с семейством равного статуса, то среди его гостей оказались бы извозчик Лао Ма из деревни Мацзячжуан, кузнец Лао Ли из соседнего поселка, перекупщик ослов Лао Лю из деревни Люцзячжуан и так далее. Но поскольку теперь в родственниках у Лао Яна оказался Лао Цинь, состав гостей получился совсем другим. На свадьбу съехались сельский помещик Лао Фань, помещик Лао Фэн из деревни Фэнбаньцзао, помещик Лао Го из деревни Голива, пожаловал даже хозяин шелковой лавки «Благость чудесного леса» Лао Цзинь… Вообще-то, каждый из них мог бы отказаться от приглашения, однако, понимая, что этой свадьбой Лао Цинь хотел поднять репутацию своей оскорбленной дочери, они отложили свои дела и явились все как один. Поэтому их прибывшие друг за другом запряженные мулами кортежи протоптали в снегу основательную колею. Семейство Янов отродясь такого не видывало, то же самое можно было сказать и о приятелях Лао Яна. Извозчики и перекупщики ослов, всегда такие громкоголосые, сейчас прижухли, не решаясь присоединиться к гостям со стороны невесты. Когда начался свадебный пир, кузнец Лао Ли и перекупщик ослов Лао Лю спрятались на кухне, не смея выйти из своего укрытия. Всегда такой уверенный в своих манерах извозчик Лао Ма вообще предпочел солгать: «У меня дома жеребенок занемог. Что я, свадеб, что ли, не видел? Поеду-ка я лучше домой». С этими словами он задворками взял и ускользнул. И вот тут-то на подмогу Лао Яну явился Ян Байли. Это в локомотивном депо слово «кочегар» не имело никакого веса, зато в родной семье его теперь зауважали. Восемь из шестнадцати столов, которые занимали гости семейства Циней, ломились от мясных и рыбных блюд. На остальных восьми столах, за которыми пристроились гости Лао Яна, у каждого была своя чашка со сборным блюдом. Не вдаваясь в подробности, перечислим лишь самых важных гостей семейства Циней, что сидели за главным столом. Итак, там разместились два старших брата Цинь Маньцин, сельский помещик Лао Фань, помещик Лао Фэн из деревни Фэнбаньцзао, помещик Лао Го из деревни Голива и хозяин шелковой лавки «Благость чудесного леса» Лао Цзинь. И вот когда остальные гости Лао Яна смалодушничали, за этот стол сквозь толпу проследовал Ян Байли. Хотя сама по себе его работа кочегара внимания не заслуживала, он успел помотаться по разным городам и, так сказать, повидать мир. К тому же он умел «позаливать», аудитория его ничуть не смущала, поэтому, присев за главный стол, он смотрелся там вполне органично. Возможно, виной тому были накопившиеся на работе обиды, но только свадьба Ян Байе стала для него настоящей отдушиной. Пока гости ели и пили, никакого неловкого молчания за столом не наблюдалось, тем более что говорил лишь Ян Байли, остальные его слушали. «Заливать», сидя в шляпе и при пиджачке, это, знаете ли, не то же самое, что «заливать» на проходной «Яньцзиньского чугуноплавильного комбината» в робе обычного рабочего. Да и «заливал» он не просто по следам яньцзиньских событий. В его арсенале были всевозможные забавные байки, услышанные им по дороге из Синьсяна в Бэйпин, из Синьсяна в Ханькоу или на обратном пути из Бэйпина или Ханькоу. Вообще-то, на своем рабочем месте Ян Байли, кроме растопки, ничем интересным не занимался, однако любая самая заурядная история в его изложении превращалась в шедевр. Ну, например, как-то раз ехали они, ехали, и вдруг их паровоз сбил насмерть молодую девушку. Паровоз резко затормозил и остановился, и тут прямо на их глазах из тела девушки выскочила рыжая лисица и в одну секунду исчезла без следа. Что бы это могло значить? Изумленные слушатели молчали, а Ян Байли продолжал заливать про то, что эта девушка не была ни человеком, ни лисицей. А дело вот в чем. Как-то в один год, когда для ремонта железной дороги понадобились шпалы, с северо-востока доставили партию срубленных деревьев, среди них попалось чудо-дерево, в которое ранее переродилась одна дьяволица. И теперь каждый год, в тот самый день, когда было срублено чудо-дерево, она появляется и пугает людей. К примеру, едет среди ночи паровоз, его огни освещают расстояние до пяти ли. Вот он едет-едет, и вдруг прямо верхом на луче от фары возникает мужик и неистово кричит: «Печенку и легкие оставь себе, а вот сердце верни!» Причем мужик-то не то чтобы какой-то дух, а вполне себе реальный человек, безвинно осужденный на смертную казнь скобарь из Ханьданя. Не докричавшись в свое время в зале суда, он теперь решил это делать верхом на луче от паровозной фары. Богатые гости со стороны семейства Цинь ничего другого и не ждали от кочегара. Слушая, как «заливает» Ян Байли, они лишь посмеивались про себя. «Заливалки» Ян Байли, рассчитанные на уровень Ню Госина и закупщика Лао Ваня, конкретно для этой аудитории не подходили. Поэтому, когда он заголосил от имени скобаря, оседлавшего луч от паровозной фары, гости сочли это уже за некоторое позерство. Слово «позерство» употребляется только в яньцзиньском наречии и означает выход чего-либо за рамки дозволенного или чрезмерное преувеличение. Мало того, что эта история Ян Байли никого не насмешила, так еще и до слез напугала пятилетнего внука Лао Цзиня, что держал в городе шелковую лавку. Вообще-то, Ян Байли собирался еще раскрыть подробности того, как скобаря приговорили к смертной казни, собственно, это был самый эффектный эпизод, потому как такой несправедливости с приговоренными еще не случалось, но из-за мальчика ему пришлось прерваться. Пир шел своим чередом, но Ян Байли так и не удавалось отвести душу, чтобы «назаливаться» вдоволь, да и окружающим его истории казались сплошным позерством. Однако никто с Ян Байли не спорил. Стараясь сделать приятное пригласившей стороне, гости его слушали, ради приличия иногда даже смеялись. Пока он «заливал», народ пировал – так, собственно, посиделки и прошли. И хотя ни знатные гости, ни Ян Байли особого удовольствия от такого общения не получили, Ян Байшуню показалось, что Ян Байли теперь уже не тот младший брат, которого он знал прежде. В его глазах он стал ровней богачам, с которыми теперь панибратствует. Сам он, в отличие от Ян Байли, за год лишь научился забивать свиней и целыми днями возился с требухой. Но после ссоры с наставником он и этого делать не мог, поэтому ему пришлось вернуться домой, где что ни день его третировал Лао Ян. Итак, старшему брату справляли свадьбу, младший пировал за столом с высокими гостями, а Ян Байшуню, между тем, не позволили сесть даже за самый обычный стол. Более того, продавец доуфу Лао Ян нагрузил его поручением и послал следить за чистотой в туалете Ян Юаньцина. После посещения гостями отхожего места Ян Байшунь по горячим следам должен был присыпать выгребную яму землей. Это было одним из условий, которые выдвинул Ян Юаньцин, когда предоставлял Лао Яну свой дом: «Можешь устраивать в моем доме пир, но только при условии, что на кухне и в туалете будет абсолютная чистота». Два года назад, когда Ян Байшунь и Ян Байли вместе ходили в частную школу Лао Вана, они были ровней друг другу, но теперь вдруг все перевернулось. Как такое возможно? Ян Байшунь стал докапываться до причин, и снова ему вспомнилось, что именно брату удалось поступить в «Яньцзиньскую новую школу». А ведь если бы на его месте оказался он сам, то сейчас именно он восседал бы тут при шляпе и в пиджачке. Именно из-за той нечестной жеребьевки, которую провернули Ян Байли и Лао Ян, Ян Байли сначала покинул родную деревню, а потом добрался аж до Синьсяна, Бэйпина и Ханькоу, в то время как Ян Байшунь до сих пор безвылазно варился в собственном соку. Ян Байшунь совершенно зациклился на том, что его брат в свое время поступил в «Яньцзиньскую школу», и упустил из виду, что после ее роспуска Ян Байли сначала прицепился к Ню Госину, с которым отправился на Яньцзиньский чугуноплавильный комбинат, а потом к Лао Ваню, который переманил его в локомотивное депо города Синьсяна. Если бы в «Яньцзиньскую новую школу» поступил бы не Ян Байли, а Ян Байшунь, то вряд ли бы он, не умея «заливать», подружился с Ню Госином, и вряд ли бы он потом встретился с Лао Ванем, чтобы в точности как Ян Байли вернуться в родную деревню. Но злоба застила Ян Байшуню глаза на все эти тонкости, которых он и знать не знал, его интересовал лишь результат.