Одна нога здесь… Книга третья - стр. 19
– Ну что, оставить тебя здесь подыхать? – спросил Яромилыч.
Толстый балбес отрицательно замотал головой, умоляюще протягивая руки, и что-то отчаянно хрипя.
– Помочь, говоришь?
Теперь Рябух закивал, тыча пальцем себе в рот.
– Ладно, сейчас помогу. Вставай.
Оболтус с трудом поднялся, пот градом катил по его жирному щекам.
– Повернись.
Как только Рябух повиновался, дед от всей души жахнул негодяя палкой по толстым ягодицам. Петушок выпорхнул изо рта и обиженный рев разнесся далеко-предалеко, немедленно подхваченный всеми окрестными псами. На шум из-за ближайшего забора выскочил всклоченный мужичок в полосатой рубахе, к которому Рябух и кинулся, тыча пальцем в деда:
– Батянюшка родненький, этот гад меня ударил! Сволочь!
Отец ловко отвесил ему затрещину, от которой детинушка укатился за калитку, и поклонился Яромилычу:
– Спасибо тебе, старче! Давно его надо было проучить, да все боятся люди. Может теперь хоть дойдет до него хоть что-то. Некоторых, сам знаешь, добрым словом не научишь, они за слабость это почитают, а вот кулак у них в почете. Э-хе-хе…
Ещё раз поклонившись, он запер за собой калитку и вскоре оттуда донеслись звуки, которые дед однозначно истолковал, как соприкосновение кожаного ремня с чьей-то задницей. Удовлетворено вздохнув, он продолжил свой путь. Переулок в конце-концов закончился и Яромилыч, как ему и сказали мальчишки, свернул налево. Здесь уже начиналась, хотя и замызганная всяким мусором, но настоящая мостовая. Дед поцокал по ней. Дома тут стояли получше прежних, покрупнее, подобротнее, сразу видно, что дальше от ворот и поближе к середке народ заселялся все зажиточнее и зажиточнее. И народ кое-какой на улицах был, хоть и немного. Одни чинно сидели на завалинках, другие шествовали по своим делам. В стороны от мостовой убегали небольшие тропинки, закоулки и даже улочки меж домов. Спокойно пройти удалось совсем немного. Вдруг, откуда-то с одной из таких улочек на Яромилыча налетел какой-то человек. Он пошатнулся и непременно бы упал, если бы не ухватился за деда, как рак за добычу. Бережно поддержав его, Яромилыч молвил, упреждая извинения со стороны страдальца:
– Да ничего, ничего.
Извинений, однако, не последовало. Впрочем, достаточно было повнимательнее рассмотреть человека, чтобы понять, почему. Перед Яромилычем стоял безумец. Самый обыкновенный юродивый, мелко сотрясаемый внутренними бесами. Был он весьма и весьма грязен, одежда же представляла собой невообразимое рваньё, скверно пахнущее и засаленное до неприличия, Редкая бороденка юродивого коряво топорщилась, руки так и ходили ходуном, лицо искажалось, глаза смотрели в разные стороны, а ноги отбивали топотуху.
– Бе-е-е! – радостно изрек безумец вместо благодарности, и показал длинный язык.
– Чего тебе, сирый? – спросил Яромилыч.
– Отдай золото! – вдруг взвыл тот, – Верни мои сокровища!
– Будя, будя, – ласково молвил дед. – Иди-ка вон, посиди на лавочке.
– Золото! Золото! Отдай мое золото!
Старик был готов пожалеть несчастного сумасшедшего, но черт возьми, до чего же тот оказался назойлив! Вместо того, чтобы проследовать к ближайшей лавке, возле чьего-то забора, куда и указывал Яромилыч, он заходил юлой вокруг деда, непрерывно теребя его за рукава и лопоча на разные лады одно и то же:
– Золото! Где мои гривны? Верни все до полушечки! Все восемнадцать тысяч пятьсот!