Одна ночь и вся жизнь - стр. 13
- Мать, я тебе пока ничего не скажу, но если не вернусь, считайте меня коммунистом.
- Чего? – удивилась Ленка. – Откуда не вернешься? Что у тебя вообще творится?
- У меня творилась первая в жизни депра, - признала я очевидное. - А завтра еду… хрен его знает, что это будет. Вроде как собеседование, но… Посмотрим. И не спрашивай ничего.
- Ладно, - она не стала спорить. – Потом расскажешь. Когда мы с Тимом из Болгарии вернемся. Надеюсь, к тому времени все уже определится.
Остаток дня прошел… да никак он не прошел. Провалился в какую-то черную дыру. В настенных часах села батарейка, секундная стрелка уже не чмокала, а мелко дрожала на одном месте. Вот так и у меня внутри все дрожало, покалывая тонкими иголочками. На следующий день с утра, чтобы отвлечься, затеяла уборку, да так увлеклась, что спохватилась только в третьем часу дня – когда уже надо было ехать. А еще ведь душ принять, волосы уложить, накраситься, одежду выбрать. Из метро вышла уже около шести вечера.
В приемной за стойкой сидела молодая женщина в деловом костюме. Поздоровалась, посмотрела вопросительно.
- Моя фамилия Касатонова, - ну, как в холодную воду с головой. – Я звонила вчера.
- Да-да, я помню. Минуту, - она сняла трубку селектора. – Петр Евгеньевич, Касатонова к вам… Проходите. Направо.
Вдохнув поглубже, я вошла в кабинет.
За столом сидел мужчина в ослепительно белой рубашке с расстегнутым воротом. Я знала, что Дарьялову уже полтинник, но выглядел он едва за сорок. От одного взгляда холодных светлых глаз снова заледенело в животе. Глубоко посаженные, разрезанные прищуром – было в них что-то волчье. Да и во все облике: жесткий, уверенный в себе, опасный хищник. Перейти такому дорогу мог только самоубийца. Или такая дура, как Ира.
Оправдывайся теперь: дяденька, простите, я не знала.
- Проходите, Ирина Ивановна, присаживайтесь.
Боже, какой голос! Мягкий, бархатный – а под бархатом сталь. А кстати, я своего имени-отчества по телефону не называла. Хватило фамилии, чтобы выяснить, кто я.
Мутило от страха, но я не могла не признать: было в этой опасности что-то притягательное. Так тянет в пропасть, когда стоишь у обрыва.
5. 5
Опустившись на стул у приставного столика, я сжала руки под сумкой.
- Кофе?
Кивнула молча. Думала, попросит секретаршу, но Дарьялов достал из шкафчика две чашки, подошел к кофемашине на подоконнике, заправил в нее капсулы. Пока машина фырчала, выплевывая кофе и пену, передо мной оказалась сахарница и коробка конфет.
- Коньячку для храбрости? – с усмешкой предложил он, поставив на стол чашку. – В кофе? Расслабьтесь, я не кусаюсь. Просто хотел посмотреть на вас и поговорить.
- Можно, - кивнула я. Коньячок мне сейчас точно не повредил бы.
Щедро плеснув в чашку – только мою! – «Мартеля», Дарьялов сел не за свой стол, а напротив меня.
- Ирина, снимите уже это, - предложил он.
- Что?! – я как раз сделала глоток, поперхнулась и закашлялась.
- Выражение «знает кошка, чье мясо съела». Дело давнее. Надо идти дальше.
Парадокс, но его ледяные глаза улыбались. И хотя мне было совсем не до смеха, я не смогла спрятать ответную улыбку.
- Справки я о вас, разумеется, навел. Расспрашивать, как именно вы все это провернули с Мининым, нет смысла, потому что совсем не интересно. Интереснее другое. Я передал через Кирилла свое предложение о работе. Вы позвонили и приехали – это нужно понимать как согласие?