Одна на двоих. Золотая клетка - стр. 20

– Хилые. Ты их вообще кормишь? Мне нужны достойные наследники, – рычит он, от низкого голоса по телу бегут липкие мурашки.

Но я старший! И должен защищать брата! Выхожу вперед.

– Чего ты хочешь? Ты кто вообще? – с вызовом говорю.

– Я ваш отец, – скалится чудовище, – и приехал за своими сыновьями. А ты…

– Клим, – цежу, – уезжай! Мы с тобой не поедем.

– Вот как? – он выгибает бровь, затем подается назад, выхватывает нож и приставляет к горлу матери. – А так? Я стал убедительнее?

– Нет… – тихо шепчет мама, – не ведитесь! Не надо!

– Рот закрыла, шлюха! – гаркает папаша. – Я с мужиками говорю.

Молчу. Стискиваю руки в кулаки. Хочу броситься на этого монстра, повалить его, избить. Убить. Именно в тот день я впервые захотел чьей-то смерти.

– Значит, так, – он отпускает маму, – тебя, Клим, я забираю. Второй хиляк мне нахуй не нужен. Пусть остается.

– НЕТ! СЫНОК! – мама бросается ему в ноги. – Оставь! Прошу… они мои…

– Они мой подарок тебе, – он берет ее за подбородок, затем бьет наотмашь по лицу, – и я его забираю. За мной, Клим. Или от этой дыры останутся одни головешки.

В тот день во мне что-то умерло. Сердце?

– Босс, мы приехали, – чеканит Богдан, – Горцев уже тут. Вон его люди.

– Отлично. Подъезжай прямо к ним.

Он ставит тачку у входа в особняк депутата Мартынова. Одного из организаторов подпольных торгов. Выхожу из машины. И тут мое сердце вдруг начинает стучать быстрее обычного.

Ведь я вижу ее…

Лежу на кровати и смотрю в потолок. Меня грызет чувство стыда. И еще какое-то, пока не знаю, что именно. После смерти папы весь мой мир окрасился в черный цвет.

– Одевайся! Хватит рыдать уже, – сквозь пелену слез слышу злой голос мачехи, – я приготовила тебе нормальное платье, а не те блядские наряды, что ты носишь обычно.

– Засунь его себе в… ЭЙ!

Вскрикиваю, когда эта мымра подлетает и за волосы стаскивает меня с постели.

– Сегодня похороны твоего отца, мразь неблагодарная! – шипит, нависая сверху. – Хотя бы сейчас отнесись с уважением к его памяти!

– Если бы не ты, он был бы жив, – вскакиваю на ноги, толкаю ее к двери, – пошла вон из моей комнаты! Убийца! Меня не удалось продать, так ты решила довести папу. Это тебе с рук не сойдет!

Она сбрасывает маску скорбящей вдовы. Хищной походкой приближается.

– Если я такая страшная… то ты должна понимать, Яна… я не остановлюсь. Лишу тебя всего. Продам какому-нибудь омерзительному старому извращенцу-садисту. У твоего папаши было много друзей…

– Пошла вон! – рычу.

– Берегись, девочка… – она разворачивается ко мне спиной и идет к двери, – ходи и оглядывайся.

Когда дверь за Ксюхой закрывается, я хватаю первую попавшуюся вещь (это оказывается пустая ваза) и швыряю в стену. От бессилия выть хочется.

Беру платье, которое принесла мачеха и выкидываю в мусорное ведро. Распахиваю шкаф. Кое в чем она права: я должна достойно проводить папу. Выбираю черное платье с кружевными рукавами.

Укладываю волосы волнами и наношу сдержанный макияж. Ради папы… это все ради него…

Раздается громкий стук в дверь. Делаю глубокий вдох. Встаю и иду открывать. На пороге стоит горилла. В огромных ручищах вешалка с платьем в чехле и несколько пакетов.

– Могу войти? – сухо спрашивает.

– Угу, – отхожу, впускаю мужчину.

– Босс сказал, что вы должны быть готовы к семи. Не успеете, поедете на фуршет голой. Если что, это цитата.