Одна Книга. Микрорассказы - стр. 9

Если живые там внутри, вряд ли они откроют, для убедительности мы и притащили пару канистр с бензином. Я стараюсь держать в зоне обзора дверь фургона и Сессиль, бегущую к нам. Она что-то радостно кричит по-французски, я не понимаю. В машине тихо.

– Они живы? – спрашивает Андрей. Я пожимаю плечами. За тонированными бронированными стеклами ничего не видно.

Андрей стучит прикладом по борту фургона.

– Поезд дальше не идёт. Просьба освободить вагоны. – дурачится он.

Подбежала Сессиль, обнимает меня левой рукой, целует. Ствол её пистолета нечаянно мне прямо в живот упёрся, не нажми на курок, любимая.

Фургон молчит.

– Ну, что, будем резать? – Андрей.

– Я принесу, – отвечаю. Автоген у будки. Целую Сессиль, нежно отстраняю и иду.

Иду, блядь! Один шаг, второй… Жара. Мне как-то нехорошо, не физически: мышцы – словно на совесть скрученные жгуты, тело лёгкое и автомат – как спичечный коробок в руке. Но блевать тянет. Не желудком, а мозгом. Что-то не так. Двадцатый шаг, тридцатый… Я их не считаю, в голове включился независимый счётчик. Хлопок. Ещё один сразу. Как в воде, в вязком воздухе я оборачиваюсь. Я не слышал их голосов. Сессиль! Она уронила свой пистолет, держась за живот, медленно, очень медленно оседает. Я даже успел заметить быстро спрятавшийся чёрный кусочек жала в бойнице двери фургона.

– Су-ука-а! – бросив автомат, бегу к любимой.

Боже! Какое огромное пятно на твоей рубашке. У Сессиль слёзы в глазах.

– Больно. Очень больно, – говорит она.

Я оттаскиваю её к задним колёсам, куда подлое жало не дотянется.

– Игорь…

Я целую её, моё лицо становится мокрым от её слёз. Сжимаю её в объятиях, хочу вобрать всю её, маленькую, хрупкую в себя. Как много крови. Боже, как много крови!

– Je ne veux pas mourir…

– Милая, любимая…

– Je suis tres mal…

– Подожди… Подожди секунду…

Я вскакиваю. Чёрт! Где этот чёртов автомат? Андрей в нескольких шагах лежит от нас. Глаза его открыты, а над ними глубокая бордовая клякса. Он смотрит в небо, он всегда теперь будет смотреть туда. Его автомат я беру, весь рожок по фургону. Пули, визжа и искрясь разлетаются во все стороны. Бью прикладом – мне бы танк!

– Сессиль!

– Je voulais te dire que je t’aime.

– Я люблю тебя, Си. Люблю тебя…

Эта мразь, или сколько вас там, не вылезла из фургона. Я принёс обе канистры с бензином, обильно полил монстра, поджёг ублюдков, подобрал свой автомат и сел напротив ждать.

Один мальчик нашёл на улице часы. С большим серебристым циферблатом, на чёрном кожаном ремешке, в хорошем рабочем состоянии. А своих часов у него никогда не было. А его друг, у которого тоже не было часов и который ничего не нашёл, сказал ему, что часы надо вернуть тому, кто их потерял. Мальчик посмотрел по сторонам, но на улице уже никого не было, и вернуть находку было некому. А друг сказал ему, чтобы он ни в коем случае не надевал чужие часы на свою руку. А то будет несчастье. И они разошлись по домам.

Только мальчик не поверил своему другу, а часы были такими красивыми, что он не удержался и надел их на руку. И сначала ничего не случилось. И мальчик ходил весь вечер в часах и смотрел, сколько времени. А маме с папой он ничего не сказал потому, что боялся, что они будут ругаться и часы отнимут. А когда настало время ложиться спать, оказалось, что часы с руки никак не снимаются. Ремешок не хотел расстёгиваться, а резать его ножом было жалко. И мальчик опять ничего не сказал маме с папой потому, что боялся, что они заругаются ещё больше. Он просто лёг спать в часах. И сначала ничего не случилось.