Одиссей в бинарном мире - стр. 5
Я почувствовал, что мог бы бродить здесь часами, наблюдая за деревьями, сбрасывающими листву, – она парила в потоках воздуха и медленно опускалась на пестрый лесной ковер.
Я любовался вездесущим оранжевым цветом, щедро добавленным осенью в свою красочную палитру, и подумал, что увядающие листья символизируют мое время на земле: оно тоже истекает… Я интуитивно сдавил рану на ладони. Боль вернула меня на землю, не позволяя предаваться мрачным размышлениям…
Невольно я задумался о временах, когда люди рисовали на стенах пещер и молились идолам из глины. Больных и немощных всегда оставляли на произвол судьбы, независимо от того, были ли это хеттская богиня Шаушка или египетская Сехмет, – их жизнь им не принадлежала.
Наверное, было бы проще умирать, не зная того, что приближает тебя к могиле. Разве станет легче от осознания, что конец твоей жизни вызван какой-то неведомой силой, будь то замысел Бога, происки дьявола или стихийное бедствие?
Мало что изменилось! Я, как и древние люди, был бессилен перед своей судьбой. Мой случай ничем не отличается, за исключением некоторой ясности, которая, увы, не успокаивает: тиран по имени Хантингтон уже вцепился мертвой хваткой в мое разрушающееся тело.
Стоп! Хватит!
Я достал наушники. Спустя пару секунд будто сам король вальсов Иоганн Штраус заиграл мне свои «Сказки Венского леса». Очарованный мелодией из прошлого, я невольно очутился в давно минувшей эпохе.
Лес медленно наполняется звуками струн сольного цитра и волшебниц-скрипок. Мелодия звучит дерзко и смело. Вдруг она замирает, становясь похожей на робкий флирт c талантом, затем ее ритм ускоряется, нарастает, учтиво приглашая на тур волшебного вальса!
Бальный зал с красавицами в платьях, сотканных из шелковых эмоций. Лепные потолки с эффектом акварели и альфрейная роспись на них словно пропитаны сантиментами эпохи галантности и маскарадов. Здесь нет стоических скульптур, только архаичные фасады, которые постепенно исчезают, пока затихает музыка, заставляя фантомы истории возвратиться в места их упокоения.
Под опавшими листьями они вновь обретают вечность.
Сквозь созвездия листьев, еще цеплявшихся за родные ветви, я увидел небесную красоту: ночное небо и хрупкий лунный цветок на нем, настолько нежный, что даже малейший луч света мог бы помешать ему расцвести!
Как можно не любить ночь? Нежная ласка легкого ветерка, приятная симфония невидимых сверчков и мириады звезд, сверкающих, словно россыпи горного хрусталя. Этими недосягаемыми самоцветами, вероятно, восхищались и мои далекие предки.
Я даже не заметил, как дошел до конца тропинки. Когда я вышел из дома после семи вечера, небо было еще светлым; теперь с наступившей темнотой стрелки на часах показывали 22:28. Я снова взглянул вверх – космические зеницы мерцали, словно бы говоря мне, что разумно вернуться домой.
На обратном пути пришлось внимательнее смотреть под ноги – различать предметы становилось всё труднее, да и вообще перемещаться в темноте Элдингсбрукского леса теперь можно было скорее ощупью, чем доверяясь зрению. Сейчас я не смог бы отличить тополь от сосны!
Хм, а были ли там сосны вообще?
Не то чтобы это имело значение… Одно я знал наверняка: пока слышу тихий, жесткий хруст под моими ногами, двигаюсь в правильном направлении. Вдруг под моей ступней хрустнул сухой прут, и подошва соскользнула в месиво осенней листвы. В тот же миг резкая судорога сковала мою ногу, заставляя ее конвульсивно подергиваться. Ошеломленный болью, я охватил голень как можно крепче обеими руками и неистово сдавил мышцы.