Одинокому везде пустыня - стр. 19
– Прошу, выпей за меня, – чуть слышно сказал Адам, но это прозвучало для нее как приказ, которого нельзя ослушаться, и вдруг чертики кувыркнулись в ее карих сияющих глазах, она звучно ударила своим стаканом о стакан Адама и, зажмурившись, выпила до дна все содержимое, как яд, с отвагой человека, готового распрощаться с жизнью. Вишневого сиропа была в том спирте едва ли десятая доля, так что Сашенька задохнулась и искры полетели у нее перед глазами.
– Воды! Воды! – закричал Адам.
Она запила водой, удушье чуть отступило, но горло казалось ободранным и больно саднило, как при ангине.
– С боевым крещением, солнышко! – ободряюще улыбнулся ей Грищук, его луженую глотку спирт не брал.
«Боже мой, я же клялась маме не пить! Я же клялась..» – пыталась казнить себя Сашенька, но с каждой минутой ей становилось все лучше, все веселее, и скоро она хохотала вместе со всеми и страшно обрадовалась, когда Грищук вдруг запел хрипловатым баритоном, и все ребята, включая Адама, дружно подхватили:
Мужчины пели и смотрели на Сашеньку с обожанием и хмельной нежностью, которую еще называют телячьей. Саша молчала, все подумали, что она, наверное, безголосая. Потом они пели «Распрягайте, хлопцы, коней», потом «Хасбулат удалой, бедна сакля твоя», а Сашенька все молчала, щеки ее горели румянцем, и деревья, и лица, и небо плыли перед глазами. Так смешно, так радостно!
– Саша, давай, не стесняйся, давай, как можешь, мы все здесь не Шаляпины, подхватывай! – настойчиво попросил ее Константин Константинович.
– Я в хоре не могу, – вдруг сказала Саша. – Можно соло?
Все хоть и были уже под хмельком, но вмиг смолкли от неожиданности ее предложения.
– Да-давай, – почти шепотом сказал Константин Константинович, – конечно…
Адам смотрел на нее, что называется, во все глаза, во все свои эмалево-синие, необыкновенные, с легкой раскосинкой.
Сашенька встала, одернула гимнастерку, сложила на груди руки, взяла паузу и запела:
Когда Саша закончила романс, никто не решился аплодировать, все были потрясены, а Константин Константинович даже заплакал, и эти его пьяные слезы сказали больше любых слов. Адам понял, что Сашенька пела для него, и произнес в полной тишине:
– Вот это подарок так подарок! Спасибо, от всей души!
Потом еще пили и пели до первых звезд. Теперь уже заводила песни Сашенька, а мужчины только подпевали. Сашенька еще выпила спирта с вишневым сиропом, но уже менее крепкого; ее пожалели, развели не так, как в первый раз, но все равно ей хватило, и она поплыла и уже ничего не помнила, кроме каких-то радужных пятен и хохота, ей от всего теперь было смешно, и она хохотала так, что охрипла…
Очнулась она под утро. Ей было жарко. Они лежали с Адамом обнаженные на ее узком топчанчике в грузовичке. Увидев, что она проснулась, Адам натянул на обоих простыню и обнял ее. Она уткнулась носом в его грудь и тихо-тихо заплакала, то ли от обиды, то ли от счастья, она и сама не осознавала от чего. Слезы принесли облегчение. Она окончательно пришла в себя, собралась с мыслями и сказала, как бы ни к кому не обращаясь: