Одинокие в раю - стр. 2
В тот же весенний день молодая девушка по имени Тамара покинула метро, чтобы пройти к Таврическому саду, где размещалась контора «городских зеленых насаждений»… Зазывное объявление Тамара прочла на столбе и решила разведать, что почем. Предложений работы сейчас было немало – город готовился отпраздновать свое трехсотлетие, и многие юркие артели заключали договора на всевозможные услуги по благоустройству. Такой артелью значилась и контора у Таврического сада. Постоянной работы у Тамары не было, перебивалась случайными заработками. То в школьном гардеробе, то билетером в кинотеатре… Молодая девушка три месяца как приехала в Питер из Вологды. Вообще-то молодой Тамара была относительно, ей минуло тридцать два года, да и девушкой она только казалась – лет четырнадцать назад она покинула это целомудренное сообщество, присоединившись к славному племени молодых женщин. И с тех пор время от времени пользовалась возникшей привилегией. Но не злоупотребляла. Не торопилась и не изменяла своему вкусу, старалась быть себе хозяйкой…
Тамара Кузовлева смотрелась лет на двадцать пять: с круглым открытым лицом, пышными льняными волосами, синеглазая, с чуть вздернутым смешливым носиком. При своем невысоком росте она выглядела как-то уютно, тепло, доверчиво. Обычно таким проще устроить свою судьбу, их если не обманывают, то жалеют. Не то что других, патлатых матюгальщиц, воняющих табаком. Правда, и на них клюют, да только кто? Такие же «дыроколы». Настоящей семьи с ними не свяжешь, так, на перекур.
Тем не менее Тамаре пока не везло. Точнее, везло, но не всерьез. И слава богу, хватало ума и воли, чтобы вовремя порвать, поверить интуиции, не подчиниться обстоятельствам. Она и в Питер сбежала от последнего поклонника, хозяина автозаправки, мужика небедного, со связями. Тот плакал, клялся, что уйдет от жены, детей. После очередного нудного признания Тамара и сбежала. Ради чего такие жертвы? Большой любви у нее не было, а чья-то судьба разрушится. Вот и сбежала. Правда, была и другая причина – отношения с матерью, но думать об этом не хотелось…
Кирочная улица, что вела к Таврическому саду, была изрыта траншеями, укладывали какие-то трубы, и грохот стоял несусветный. Три мужские башки торчали над краем траншеи, точно в кукольном театре.
– Дэвичка. Иды сюда! – весело крикнул работяга, растягивая в улыбке усатое лицо. – Здэс тепло.
– Она узбека нэ любит, – охотно поддержал второй работяга. – Почему узбека нэ любишь?
– Узбек тоже водку пьет, – присоединился третий, перекрикивая грохот.
Тамара улыбнулась, помахала рукой и перешла деревянный настил. Мужское внимание, даже такое, ее взбадривало, добавляло куража. Притупляло тревогу за свою неустроенность, годы-то бежали…
Сырые после зимы дома провожали ее прямоугольными глазами окон, передавая друг другу, как эстафетную палочку. Хотелось есть. И еще… петь. Странное желание. Она давно приметила: если под ложечкой начинало подташнивать, надо про себя заладить какую-нибудь мелодию, и тошнота пропадает. Правда, ненадолго…Одна мелодия со вчерашнего дня занимала ее. Просто какое-то наваждение. Из фильма «Крестный отец», как подсказала Надя, хозяйка квартиры, в которой жила Тамара. Да она и сама знала эту мелодию, кто же ее не знал. Но уж очень красиво ее выводил саксофон в фойе Дворца Ленсовета, где распродавали шмотки из секонд-хенда. Надя там купила юбку, а Тамара так, промурыжилась за компанию. Вообще с Надей у нее сложились странные отношения. Поначалу теплые, потом как-то выхолостились, напряглись. Не ее вина, что Николай – Надин молодой человек – пялился на ее грудь, словно спотыкался взглядом, когда видел Тамару. Болван! Тамара старалась не выходить из своей комнаты, когда появлялся Николай, но не всегда удавалось, и Надю передергивало, если она ловила масленый взор своего ухажера при виде квартирантки. Еще бы! Женщины с тощей грудью недолюбливают тех, у кого четвертый номер, а тем более пятый, как у Тамары…