Одиночное плавание - стр. 13
– Я уезжаю послезавтра домой, в Питер, – сообщила она, поигрывая незажженной сигаретой. Он чиркнул зажигалкой и зажег огонек. – Уезжаю навсегда… Я хочу тебя… – сказала она и взяла его за руку, она поднесла его руку вместе с зажигалкой к сигарете, прикурила и оборвала весьма двусмысленную паузу, – …видеть в Питере. Запиши телефончик.
Молох записал на обложке эскадренного пропуска, с трудом удерживая ручку в похолодевших чужих пальцах. Он ответил ей тем же:
– Я хочу тебя… – сказал он, сунув в губы сигарету и прикурив от ее изящного дамского «ронсона», – …осмотреть тебя еще раз. Я не онколог. Мне надо быть уверенным, что я не обману тебя.
– Хорошо, – томно выдохнула она сиреневое облачко. – Докурим – и осмотришь.
Надо было слышать, с каким придыханием это было сказано. Это было не просто согласие, но обещание, зов… Докуривали они молча. Докуривали они торопливо, то и дело поглядывая на остатки своих сигарет. Так минеры посматривают на концы тлеющих шнуров – скоро ли до взрыва?
Она первой притушила свою сигарету, не докурив ее и до середины. Он тут же вмял в пепельницу свой окурок.
– Пойдем, – позвала она и вошла в спальню, развязывая по пути пояс халата…
– Товарищ командир, последняя пошла! – радостно крикнул лейтенант Весляров, провожая взглядом повисшую на стропе торпеду. Абатуров поморщился. Как и все подводники, он терпеть не мог слова «последний».
– Весляров! – отозвался баритон старшего помощника. – Последний стакан «шила» тебе перед смертью нальют! Ты меня понял, зелень подкильная?
– Усек, Георгий Васильевич! – все так же радостно согласился командир торпедной группы. – Восемнадцатая пошла! Заводской номер…
И охнул. Восемнадцатая не пошла, а поехала, заскользила по лотку, ринулась, понеслась в люк, в отсек башкой вниз, взрывателем – в стальную палубу…
Трос лопнул со звуком гитарной струны. Лопнул трос, на котором торпеду осторожно – по сантиметрам! – спускали по лотку. Лопнула подвеска абатуровского сердца, и оно покатилось вслед за торпедой – в бездну…
Он успел лишь подумать, что в отсеке семнадцать торпед: шесть в аппаратах, одиннадцать на стеллажах и четыре в корме…
Он успел оторвать глаза, чтобы схватить взглядом последний миг мира, который исчезнет вместе с ним…
И все, кто стоял у лотка и на мостике, невольно сделали то же самое. Они все посмотрели на берег. Он был рядом. И с мостика хорошо было видно праздничное столпотворение на Комендантской сопке. Даже медные вздохи духового оркестра долетали… Город встречал Первое Солнце года. Город встречал свое последнее солнце…
Торпеда на секунду задержалась в люке, чтобы в следующую – сверзиться…
Капитан-лейтенант Башилов поймал взглядом обрывок троса, свившийся в свиной хвостик под винтами торпеды.
Он закрыл глаза, чтобы не видеть взрыва.
Абатуров и Симбирцев успели подумать об одном же: «Буки-37». Когда у этого же, Шестого, причала рванул боезапас на «Б-37», на крыши города обрушился железный град. С неба летели осколки чугунных баллонов, куски прочного корпуса, обломки торпед, размочаленные бревна причала…
Во всех домах, стоявших окнами к Екатерининской гавани, вылетели стекла. Длинный лодочный баллон ВВД пробил, словно авиабомба, крышу Циркульного дома, влетел в чью-то кухню и застрял в потолке. Яростный свистящий шип двухсотатмосферного воздуха разорвал ушные перепонки жене эскадренного финансиста.