Одиночество простых чисел - стр. 12
Соледад знала, что Аличе выбрасывает еду. Поначалу, замечая, что та оставляет ее на тарелке, она говорила:
– Доешь, мой ангелочек, ведь у меня на родине дети умирают от голода.
Аличе это не нравилось. Однажды вечером, здорово разозлившись, она посмотрела ей прямо в глаза и выпалила:
– Даже если я начну наедаться до колик в животе, дети в твоей стране все равно не перестанут умирать от голода!
С тех пор Соледад ничего ей не говорила, но все меньше клала еды на тарелку. Впрочем, это ничего не меняло. Аличе умела на глаз определять вес продуктов и точно отмерять свои триста калорий на ужин. От остального избавлялась по-всякому. Ела она, положив правую руку на бумажную салфетку. Перед тарелкой ставила стакан с водой и фужер для вина, даже просила наполнить его, но не пила – выстраивала таким образом стеклянную баррикаду. У нее все было стратегически просчитано – где поставить солонку и где флакон с оливковым маслом. Оставалось дождаться, пока родители отвлекутся, и сдвинуть остатки еды с тарелки на салфетку. По крайней мере три такие салфетки за ужином она упрятывала в карман, а потом, когда чистила зубы, выбрасывала их в унитаз. Ей нравилось смотреть, как еда крутится в водовороте спускаемой воды. Довольная, она поглаживала себя по животу, пустому и чистому, как ваза в ванной.
– Черт возьми, Соледад, ты опять положила в соус сливки, – упрекнула мать горничную. – Сколько раз тебе повторять, что я не перевариваю их. – Мать Аличе с отвращением отодвинула от себя тарелку.
Аличе явилась к столу с тюрбаном из полотенца на голове, будто принимала душ, а не просто так торчала в ванной. Она долго думала, спросить отца или нет. Впрочем, она ведь все равно настоит на своем. Уж очень хочется.
– Я хотела бы сделать себе татуировку, – сказала она.
Отец задержал в руке стакан, который подносил ко рту.
– Я что-то не понимаю…
– Ты понял, – сказала Аличе, дерзко глядя на него. – Я хочу сделать себе татуировку.
Отец провел салфеткой по губам и по глазам, словно хотел стереть представившуюся ему неприятную картину. Потом, аккуратно свернув салфетку, он положил ее на колени и потянулся за приборами – ему хотелось выразительно продемонстрировать свое умение держать себя в руках.
– Не понимаю, как подобное могло прийти тебе в голову, – произнес он.
– И какой же, позволь узнать, ты хотела бы рисунок? – вмешалась мать с раздражением, которое, скорее, вызвал соус, нежели слова дочери.
– Розу. Небольшую. Как у Виолы.
– Скажи на милость, а кто такая эта Виола? – спросил отец с подчеркнутой иронией.
Дырявя взглядом пустую середину стола, Аличе почувствовала, что она здесь никто.
– Виола – это ее школьная подруга, – недовольно ответила мать. – Она говорила тебе о ней сто раз. Сразу видно, что у тебя с головой не все в порядке.
Адвокат делла Рокка смерил жену высокомерным взглядом, давая понять, что ее не спрашивают.
– Простите, но мне совершенно нет дела до того, что рисуют на себе школьные подруги Аличе, – заключил он. – В любом случае ты не сделаешь себе никакой татуировки.
Аличе сдвинула на салфетку еще немного спагетти.
– Все равно не запретишь, – осмелела она, по-прежнему глядя в центр стола. Голос ее, однако, звучал не совсем уверенно.
– Ну-ка повтори! – произнес отец ровным и негромким голосом. – По-вто-ри! – медленно отчеканил он.