Одесса-Париж-Москва - стр. 48
Онегин остановился. Постоял минуту, сделал прощальный жест рукой и оставил сцену, точно он растаял в декорациях. Взволнованные его выступлением люди долго не расходились.
Прошло почти полвека. Но стоит мне сделать небольшое напряжение памяти и вызвать из глубины ушедшего и отцветшего времени фигурку окутанного уже легендой старичка Онегина с его волнующими воспоминаниями – и я вновь переживаю этот вечер и вновь дрожат мои руки и колени.
Я видел Жореса
Однажды рано утром, когда Жак и я, укрытые пальто и старыми холстами, крепко спали, в мастерскую ворвался Мещанинов.
– Вставайте, ребята! – выпалил он. – Есть малярная работа! В Малаховке.
И, тяжело переводя дыхание, добавил:
– В кармане путевка… Дал ее мой приятель, секретарь Союза Строи тельных Работ – Лабуле.
Понизив голос, добавил:
– Только не медлите! В девять часов надо уже быть на работе.
И исчез. Точно сон наяву.
Мы быстро оделись, наспех позавтракали и, захватив рабочие халаты и папиросы, бросились на улицу, где нас ждал вспотевший Мещанинов.
На вокзале наш бригадир, наполненный геройским воодушевлением, втолкнул нас в первый попавшийся вагон старомодного поезда и громко сказал:
– Помните, ребята, отныне вы не художники из «Ротонды», а маляры из строительного Союза.
Потом, помолчав, добавил:
– Забудьте на один день о Мане, Ренуаре и Сезанне…
Через десять минут невзрачный паровоз уныло взревел и наш поезд, с наигранной живостью, понесся в Малаховку, куда мы благополучно прибыли в 9 часов утра.
Малаховка (Malakoff) – небольшой тихий городок. Увидев его, я вспомнил поэтические пейзажи замечательного Писсарро. Приветливые белые двухэтажные домики, ярко зеленые жалюзи, французские высокие красные крыши. Над ними нежно-голубое, ласковое небо. На улицах величественные каштаны и клены, которые, вероятно, должны были малаховцам внушать радость и бодрость.
В конце городка мрачные казенные склады – очевидно, объект нашей будущей малярной работы.
Разыскав шефа работавших там маляров, Мещанинов торжественно вручил ему путевку. Отрекомендовав меня и Малика как двух опытных маляров, он сказал:
– Время не ждет. Дайте нам краски и кисти. Мы хотим, не теряя времени, работать.
Поглядев на нас недовольными глазами, шеф иронически улыбнулся и спросил:
– Скажите откровенно, вы художники с Монпарнаса?
– Что вы! Что вы! – гордо ответил ему наш бригадир. – Мы – маляры. Настоящие профессионалы.
И, с подчеркнутым рабочим достоинством, добавил:
– Русские эмигранты.
– Посмотрим… посмотрим… – тихо и недоверчиво сказал шеф. Вид его не внушал нам симпатии. Это был молодой человек с лицом и жестами уличного циркача. Он еще раз на нас поглядел и, презрительно улыбнувшись, ушел.
Через минут пять он вернулся с тремя малярными кистями и двумя большими банками, доверху наполненными красной охрой.
– Вот! Получайте! – сказал он небрежно. – Только краску экономьте!
Поставил он нас на самом безжалостном солнцепеке. Около мрачного одноэтажного здания.
– Красьте оконные рамы, – добавил он сквозь зубы. – Их здесь четырнадцать штук. Запачкаете подоконники – вычту из заработка. В обеденный час приду к вам. – И растаял.
Мы одели халаты и с жаром взялись за работу. Весело поглядывая друг на друга, мы понимали, что наше положение придает нам какую-то зыбкую прелесть.