Одержимый ею - стр. 22
Инга, одумайся, это же почти измена!
Ты сегодня изменила мужу!
Ты — шлюха!
Я пытаюсь воззвать к тем остаткам здравого смысла, которые ещё теплятся во мне, но увы. Сегодня разум предал меня вслед за телом.
И самое ужасное — я не чувствую никаких угрызений совести по поводу случившегося.
Плетусь в душ в надежде, что струи воды взбодрят моё сознание, и оно снова начнёт рассуждать здраво.
Но всё становится только хуже. Вместе с водой, бегущей по моему телу, возбуждение стекает вниз и внутри всё стягивается в тугой узел.
Откидываюсь на зеркальную кафельную плитку, смотря на сотни маленьких себя.
На сотни похотливых Инг, с закушенной губой и блестящими глазами.
Беру гибкий душ и направляю его между ног. И едва не взрываюсь криком, когда струи ударяют в возбуждённую до предела плоть…
Я росла правильной девочкой и никогда прежде не ласкала себя. Сейчас — не могу сдержаться: тру, мну, трогаю себя…
Мало, как же мне этого мало…
Если закрыть глаза — можно представить, что меня касаются его руки, его губы…
…требовательно… жадно… по-хозяйски…
Да…хочу…
Не знаю, как я не теряю сознание. Как мне вообще удаётся выбраться из душа и доплестись до кровати.
Желание по-прежнему не отпускает. И сейчас, прикрыв глаза, я могу представить его ещё ярче, чувствовать, ощущать…
Сон на грани яви…
Я там, в его кабинете, а он — во мне: огромный, яростный, заполняет до предела…
Тянет мои волосы, выгибая дугой…
Наклоняется и кусает за шею…
Я захожусь к криках, теряюсь в боли-удовольствии и, наконец, взрываюсь…
Моё сознание больше не выдерживает и утаскивает меня во тьму…
Больше в эту ночь сны мне не снятся.
Просыпаюсь ни свет ни заря. Кажется, в этом доме ранний подъём входит у меня в привычку. Быстро принимаю душ, привожу себя в порядок. И выбираю одежду на сегодня — тёмно-синее платье в крупный горох. Лиф строго по талии, а вот юбка — солнцеклёш. В этом платье я выгляжу очень женственно. Как раз, то, что нужно для моей задумки — ведь я собираюсь заняться самым, что ни на есть, женским делом.
Выскальзываю из комнаты, пока Артём ещё спит, и спешу на кухню. Тут уже колдует обширная и добрая Клавдия Свиридовна. Увидев меня, она расплывается в улыбке.
— Инга! Девочка! Что привело?
— Клавдия Свиридовна, — говорю я, — уступите мне не надолго место у плиты.
— Что это ты удумала? — интересуется кухарка, но протягивает мне сковородку.
— Оладушек напечь, — признаюсь. — У меня мама говорит так: если на душе паршиво — пеки оладушки, если на душе хорошо — тем более пеки оладушки.
Клавдия Свиридовна лишь улыбается и говорит:
— Ну, командуй, пекарша.
И я увлечённо предаюсь готовке, забывая о том, что терзало меня ночью.
Прихожу в себя от взгляда — Пахомов стоит в дверях, подпирая косяк, сложив руки на груди, и смотрит на меня странно блестящими глазами.
Улыбаюсь ему и машу деревянной лопаткой, которую всё ещё сжимаю в руке.
— Доброе утро, Валерий Евгеньевич.
Господи, он видел меня без одежды! Как мне теперь ему в глаза смотреть! Я всю ночь занималась с ним сексом.
Пахомов сам решает мою дилемму.
Подходит, берёт мою правую руку и снова целует палец с обручальным кольцом.
Меня буквально захлёстывает восторг. И, всё-таки решившись взглянуть ему в глаза, вижу в них такой же.
— Инга, — произносит он немного хриплым, низким голосом, от которого у меня бегут мурашки, — предлагаю устроить семейные посиделки за столиком на террасе. Разрешите, я помогу.