Очкарик - стр. 69

Ася не была связана с этой группой. Никто и никогда не посмел бы отнести ее к местным скинхедам, несмотря на то что она носила черные штаны милитари и коротко стриглась. Дочь бывшего работника пилорамы, который сейчас занимался разного рода строительными работами по заказу местного совета, и примерная ученица третьего курса лицея, называемого в народе «поляком», поскольку в Хайнувке было только два общеобразовательных средних заведения. Каждый учебный год она заканчивала на «отлично», но все равно ее аттестат считался менее престижным, чем «корочка» другого лицея, с белорусским языком обучения. Это второе заведение было отлично оснащено, в нем молодежи предлагались различные дотации, стипендии, языковые факультативы, кружок кинолюбителей и собственная газета. Имелся даже волейбольный клуб, который играл в первой лиге и щедро финансировался, потому что белорусский лицей как учреждение, поддерживающее культуру национального меньшинства, получал кучу денег как от Евросоюза, так и от многочисленных министерств. Кроме того, у дирекции лицея имелись выгодные связи и возможность пользоваться помощью из-за восточной границы. Выпускники «белоруса» могли рассчитывать на стипендии из России, Белоруссии или других бывших соцстран. Учащиеся «поляка» не имели никаких шансов в соперничестве с белорусами, которые в этом городе на каждом шагу получали поддержку. Ася постоянно слышала дома нарекания отца.

– Здесь власть по-прежнему принадлежит советам, – повторял он, как мантру. – Хайнувка была и будет красной. Ничего не изменилось с тридцатых годов прошлого века. Это бывший рабочий поселок, территория потомков пролетариата. Несмотря на то что в стране у нас демократия, здесь все осталось как при коммунизме, потому что у руля были и есть гэбэшники и новые коммунисты, пусть они и выставляются под совсем другими знаменами. Что они, собственно, и делают.

Он подсовывал дочери различные публикации на тему, статьи из независимой прессы, высылал линки на электронную почту. Но ни разу так и не решился озвучить свое мнение на публике. Дочь соглашалась с отцом, но считала его трусом. Они отчаянно ссорились, когда Ася обвиняла его в конформизме. Отец так никогда и не объяснил своего поведения. Иногда лишь бессильно разводил руками, говоря, что у него, не в пример ей, уже нет никакого выбора. Он живет здесь с детства. Благодаря этой системе он сбежал из деревни, окончил вуз. Не уехал, когда для этого был подходящий момент. А теперь ему только и остается, что заботиться о семье, обеспечить ей, дочери, хороший старт во взрослую жизнь. Чтобы она как можно быстрей покинула этот город и не была вынуждена жить в обмане, как они с матерью.

– Ты поймешь это, когда вырастешь, – заканчивал он разговор.

– Я уже почти совершеннолетняя, – огрызалась Ася.

Отец лишь смеялся:

– С волками жить – по-волчьи выть.

А мать добавляла, что ласковое теля двух маток сосет.

– Или умирает с голоду, – парировала разозлившаяся Ася и закрывалась в своей комнате, чтобы почитать о настоящих героях. Людях, которые не притворялись даже во время войны, когда риск был несоизмеримо больше. Тогда они рисковали не потерей работы, знакомств, симпатии общественности, а собственной жизнью.

Ей импонировали их поступки. Она тоже хотела жить как они. Бескомпромиссно и смело делать выбор. Говорить то, что на самом деле думает, и упорно бороться за свои идеалы. Бурого, Инку, Лупашку, Железного и Акулу – «проклятых» или «отверженных» солдат, участников антикоммунистических подпольных организаций послевоенного времени – она носила в сердце, как семью, и поэтому именно их портреты нарисовала только что на фасаде башни. После того как с лесов будет снята защитная пленка, огромное граффити, представляющее «проклятых солдат», будет видно уже с перекрестка перед костелом.