Очертание тьмы - стр. 3
Когда зал наполнился мертвыми телами, незнакомец остановился и потянулся словно после сладкого пробуждения. Затем огляделся, отбросил меч, вдохнул полной грудью, захватил ноздрями дурманящий запах смерти и облизал ладони, с которых, как и со всей его одежды и даже с головы, стекала кровь.
«В первый день второго месяца осени в часы начала священного шествия великая беда пришла в Белый Храм Тимпала, в сердце Священного Двора Вседержателя Талэма. Некто, назвавшийся Олсом и указавший на себя как на старшего слугу убийцы, ужас Тэра и мучителя Нэйфа, явился в образе судьи Эгрича в храм и учинил массовое убийство, пощадив троих человек, но лишив жизни – восемьдесят семь».
(Писано в закрытый кодекс во Дворе Вседержателя в 1265 году от восхождения и растворения святого мученика Нэйфа, да пребудет его добрая воля с детьми его и братьями его до скончания этого мира)
Часть первая
Вой
Глава 1
Цай
Городишко Граброк, который сверкнул отблесками заката на черепичных крышах вроде бы за ближайшим взгорком, сначала попытался отгородиться от путников вечерним дождем, затем прикрылся еще парой холмов, спрятался в ночной туман, но был обнаружен и, раздосадованный, притворился деревней. Тонущая в темноте улица баловать закутанную в дорожные плащи четверку всадников фонарями и деревянными тротуарами не стала, однако подобием светляка собственное начало отметила. Старший крохотного отряда спрыгнул с лошади, поскользнулся, выругался, повиснув на сбруе, но выправился и, волоча налипшие на сапоги пласты глины, подошел к сторожевой будке, в которой как будто мерцал свет.
– Вот так встреча! – удивленно воскликнул он, смахивая с лица капли дождя. – Дойтен! Смотри-ка! Твой должник Цай жив-здоров.
Тот, кого назвали Дойтеном, подал лошадь вперед, наклонился и, разглядев при свете зыбкого огонька масляной лампы похрапывающую усатую морду, лениво сплюнул:
– Три года уж минуло. Да и что там было монет? И на бутыль одисского не хватит…
– Добрый ты, – равнодушно заметил первый.
– Буду добрым, когда брюхо наполню, – ответил Дойтен, выпрямившись в седле.
– Воняет от него… – пошевелил ноздрями первый. – Что они тут пьют? Я такой дряни и не упомню. И бледный он какой-то. Сдал Цай за три года, сдал… И что за темень? Ни огонька…
– Ты смотри, Клокс! – раздался уже в отдалении голос Дойтена. – Кажись, частокол горожане справили. Боятся, что ли, кого? Точно поперек улицы. Оттого и огней не видно. Вроде свежий. Ворота… Неужто весь город укрепили? Чего ж тогда Цай спит снаружи?
– Спросишь, когда протрезвеет, хотя в прошлый раз тебе с этим не повезло, – пробормотал старший и вдруг замер.
Сквозь шум ветра, торопящегося продуть сырые кусты и деревья, донесся отдаленный вой. На прояснившемся на мгновение небе проявился узкий серп месяца. Лошадь Клокса задрожала и натянула уздцы.
– Ты слышал? – понизил голос старший, посмотрев на вернувшегося из темноты Дойтена.
– Волк или собака, – с тревогой предположил тот, поглаживая шею своей кобылы. – В этакую погоду я б и сам завыл. И завою еще, если не опрокину в глотку кубок вина. Что делать-то? Цая будить? Или в ворота биться?
Клокс задумался на мгновение, словно голос неведомого зверя мог изменить его планы, но затем потянул коня в сторону:
– Нам другие ворота нужны. Демон их раздери, где они? И с этой стороны частокол? Похоже, и будка не на месте? Где трактир?