Размер шрифта
-
+

Очерки истории Ливонской войны. От Нарвы до Феллина. 1558—1561 гг. - стр. 14

. Надо ли говорить о том, что эти действия магистра только подлили масла в огонь тлеющего конфликта?

Во всех этих перипетиях вокруг свобод торговли есть и еще одна деталь, на которую стоит обратить внимание, ибо она, возможно, может пролить дополнительный свет на причины вмешательства Москвы в борьбу за наследство «больного человека» Северо-Восточной Европы. Речь идет о новгородском «следе» во всех этих событиях. Не секрет, что в событиях января 1542 г. в Москве важную, если не решающую, роль сыграли новгородские дети боярские (во всяком случае, их элита, «выборные» дети боярские, способные «конно, людно и оружно» выступить «одвуконь» в поход в «дальноконные» грады). Недовольные тем высоким положением, который занял при дворе князь Иван Бельский (по словам летописца, «его государь князь великии (Иван IV. – В. П.) у себя в приближении держал и в первосоветниках»[52]), братья князья М.И. и И.И. Кубенские и князь Д.Ф. Палецкий «обослались» с князем И.В. Шуйским, стоявшим с полками во Владимире «бережения для от казанских людеи», и договорились с ним о совместных действиях по свержению всесильного «первосоветника»[53]. Шуйский же «в Володимере многих детеи боярских к целованию привел, что им быти в их совете», и на том «совете», помимо «княжат и дворян и детей боярских многих» были «наугородцы Великого Новагорода все городом». Выборные новгородские дети боярские сыграли, судя по всему, заглавную роль в перевороте и «отметились» в свержении Иоасафа, явившись к нему на Троицкое подворье «с неподобными речьми, «с великим срамом понашаста его и едва не убиша»[54]. И это участие новгородцев в этих драматических собы тиях вряд ли можно считать случайным – связи клана Шуйских с Новгородом и Псковом были давними и достаточно прочными, и это могло способствовать тому, что «сила новгородская» вопреки установившемуся еще при Иване III правилу приняла участие в отражении казанской угрозы[55]. И хотя нет прямых доказательств участия новгородских детей боярских в возведении на митрополичью кафедру Макария, однако этого полностью исключить нельзя. Уж кому-кому, но им-то хорошо были известны личные и деловые качества архиепископа, зарекомендовавшего себя на новгородской кафедре с самой лучшей стороны. И, способствуя его возведению на митрополию, новгородские служилые люди могли рассчитывать, что Макарий не позабудет о них и о Новгороде и будет ходатаем за них перед лицом государя.

Но и это еще не все! Несколько лет назад А.И. Филюшкин подметил, что «если положить на карту зоны территориальных споров России и Литвы в конце XV – середине XVI в., то мы видим, как они смещаются вдоль литовско-русской границы с юга на север, от Верховских и Северских земель к Смоленску. Территория, где русские и литовские дворяне еще не делили земли с помощью оружия, по сути оставалась только одна – Полоцкая земля. Именно здесь лежал ареал будущего конфликта вокруг проблемы государственной принадлежности Велижа, Заволочья, Себежа, Великих Лук, Полоцкой земли и пограничных с ней районов». И, продолжая свою мысль далее, историк отмечал, что «с 1542–1543 гг. (что это, случайность, совпадение или нечто другое? – В. П.) литовским дворянами и новгородскими детьми боярскими велись самовольные, не инспирированные верховными властями взаимные захваты полоцких и себежских земель…»

Страница 14