Очерки истории Ливонской войны. От Нарвы до Феллина. 1558—1561 гг. - стр. 10

Вряд ли все это было простым совпадением! Поневоле возникает предположение, что все эти события явно из одного ряда и теснейшим образом взаимосвязаны. Агрессивная, экспансионистская политика Москвы в Поволжье и прилегающих к нему регионах неизбежно вела, в случае успеха (а он был весьма вероятен при условии, что московской правящей верхушке удастся договориться о совместных действиях с литовской, тем более что среди литовских панов было немало сторонников союза с Москвой, острием своим нацеленного против татар), к серьезному изменению расстановки сил в Восточной Европе. Усиление же позиций Москвы было не в интересах Стамбула, тем более что там были осведомлены о давних планах Рима и Вены привлечь Русское государство к антиосманской коалиции. И, не желая ввязываться в восточноевропейские политические проблемы (поскольку у падишаха хватало головной боли и на Балканах, и в бассейне Средиземного моря), Сулейман I решил, оставляя за собой свободу рук и не желая преждевременно портить отношения с Москвой, сковать ее по рукам и ногам посредством Крыма.

Намерения султана совпали с позицией «партии» вой ны при крымском дворе, ядро которой составили давние литовские «доброхоты» (активно субсидируемые из Вильно) и беглецы из Казани и Астрахани. Эта партия оказывала растущее давление на Девлет-Гирея, человека осторожного и не склонного к опрометчивым шагам, стремившегося не доводить дело до полного разрыва с Москвой и по возможности разрешить противоречия путем переговоров. Но, памятуя о печальной судьбе своего предшественника и недовольный неуступчивостью своего московского партнера (который на волне послеказанской эйфории замыслил ни много ни мало, а посадить на крымском столе «своего» хана), он не слишком упорствовал в своем миролюбии (тем более, что военный успех мог сделать Ивана Грозного более отзывчивым к предложениям из Бахчисарая).

Эти (и, возможно, ряд других) соображений в немалой степени способствовали тому, что с 1552 г. Девлет-Гирей вступает с Иваном Васильевичем в период долгой конфронтации. «Война двух царей» продолжалась фактически четверть века, до самой смерти Девлет-Гирея в 1577 г., и потребовала от обеих сторон колоссальных усилий и жертв[34]. Здесь, на степном пограничье, на крымской «украине», на «берегу» – оборонительном рубеже по Оке, – решалась и решилась в конечном итоге летом 1572 г. у подмосковного села Молоди судьба Восточной Европы[35]. И именно эта война была для Ивана Грозного главной, первостепенной! В конце концов, даже на пике своих успехов в 1580–1581 гг. король Речи Посполитой Стефан Баторий мог только мечтать о походе на Москву, а вот Девлет-Гирей дважды сделал это, причем в свой первый приход, в 1571 г., сумел сжечь русскую столицу дотла. И кто знает, как бы повернулись события дальше, как изменилась бы расстановка сил на восточноевропейской (и не только на ней) шахматной доске, если князь М.И. Воротынский проиграл бы битву при Молодях?

История про то, как Иван Грозный боролся с татарами, конечно, интересна и поучительна, скажете вы, уважаемый читатель, но речь-то идет о войне в Ливонии? И зачем в таком случае столь длинное вступление про совсем другую войну? Что ж, попробуем ответить на этот вполне логичный вопрос. Зададим для начала встречный вопрос – а какое, собственно говоря, место во внешнеполитической «доктрине» Москвы (если этот современный термин можно применить к тем раскладам, основываясь на которые в русской столице принимали те или иные шаги на международной арене) занимала Ливония и проблемы отношений с ней? И ответ будет очевидным – до поры до времени даже и не второстепенное. Любопытный факт – долгое время Москва вообще не имела непосредственных отношений с Ливонской конфедерацией.